Прошло много лет, но я до сих пор помню каждую секунду того нелепого случая. И как расстроилась, и как не желала отпускать пантеру, даже когда кто-то из слуг позвал маму и папу. Помню отчаяние, с которым цеплялась за влажную шерсть животного и сбивчиво твердила тем, кто пытался нас разлучить:
– Кот мой! Пантера моя! Он – мой!
Я думала, что если повторить эти слова много-много раз, то мне поверят – и мама с папой, и слуги, и брат, и самое главное, тот, кого я считала своим.
– Лалия…
Мама присела рядом и обняла меня, но я покачала головой и сильнее прижалась к животному.
– Лалия, посмотри…
Я снова помотала головой, не желая оборачиваться. Брат уже предлагал променять пантеру на подарок, который привез: он уверял, что мне понравится, что я буду радоваться и благодарить, но я не поверила. И не сдавалась. Зачем мне что-то другое? И как я могла отвлечься, когда у меня пытались отнять мечту?
– Солнышко, – позвала ласково мама. – Солнышко, ты делаешь ему больно.
И я поверила. Ей поверила. Наверное, потому что это мама, а она никогда меня не обманывала.
Разжала пальцы, чуть-чуть отодвинулась от пантеры. Еще была надежда, что маме показалось, что она немножко преувеличивает. Но, увидев злой светящийся взгляд животного, я отпустила его. Совсем. Мне больше не за кого было бороться.
Мама хотела помочь мне подняться, но я встала сама. Осмотрелась – казалось, в холле собралось куда больше людей, чем приехало на мой день рождения. И они смотрели так, что не оставалось сомнений: теперь они действительно видели меня, а не мой бант.
За спинами взрослых, разинув рты, стояла детвора; чуть поодаль от них с кислой миной застыла Стикс. Ну что ж, потешу и их минутой своего позора…
Отвернувшись, я смахнула остатки слез и посмотрела на пантеру, пронзающую меня янтарными глазами. Стянув с волос детский бант, я сказала вежливо и почтительно, как полагается взрослым:
– Лорд Гэйлорд Аликтон, примите мои извинения.
Все взгляды присутствующих сосредоточились на нас двоих, и я ощущала их, как укусы десятка ос, а лорд оставался все так же невозмутим. Он не сказал ни слова и не сменил звериную сущность на человеческую. Он молча смотрел на меня. А мне вдруг захотелось передать этому гордецу хоть чуточку своего неприятного, жалящего чувства, и я сделала шаг к пантере.
– А знаете, – склонившись к ее чуткому уху, по секрету шепнула я, – вам повезло, что вы – лорд и друг Кимбола. Иначе вам бы пришлось ночевать на улице. Да-да, я не лгу. Несмотря на снег и на то, что уже почти ночь.
Пантера недоверчиво рыкнула, и я, раскрыв ее ухо пошире, чтобы она не пропустила ни слова из моего откровения, шепнула:
– Дело в том, милорд, простите, но так уж вышло… мой отец чихает и чешется, стоит ему оказаться рядом с кошкой!
Пантера насмешливо фыркнула, но позади меня очень вовремя послышался громкий чих.
– Будь здоров, папочка! – обернувшись, пожелала я ему.
– Спасибо, – выдавил он, начиная тереть глаза от подступающих слез и удерживаясь от того, чтобы снова не чихнуть.
Подойдя к нему, я отдала бант. Теперь его можно использовать как угодно, даже в виде платка – все равно не надену больше.
– Раз вы все здесь, видимо, игра была не такая и интересная? – опередила я поток насмешек, обведя взглядом детвору и посмотрев в глаза заводиле. – Возможно, в следующий раз, Стикс, ты придумаешь что-нибудь действительно увлекательное?
Я знала, что взрослые так себя не ведут – они терпят гостей, даже если те скучны, лицемерны, съели половину продуктовых запасов, замучили слуг капризами, а у хозяев не вызывают ничего, кроме раздражения и зевоты. Но это был тот момент, когда я радовалась, что мне только семь. И я могла позволить себе уйти в комнату, ни с кем не прощаясь. И могла никуда больше не выходить.
Могла – и позволила!
Сначала я долго стояла посередине своей комнаты, ожидая, что появится папа, повторит правила поведения, а потом заставит спуститься вниз. Но никто не приходил. Перестав ждать подвоха от близких, я взобралась на подоконник и залюбовалась снежинками. Не знаю, сколько я так просидела, но у меня затекли ноги, глаза уже почти слипались, и я собиралась спрыгнуть вниз, когда в дверь постучали.
– Не спишь?
В комнату вошла мама.
– Подумываю об этом, – сообщила я.
– А бал? – Заметив мою растерянность, она улыбнулась: – Или ты расхотела?
– Я? Нет! Но я думала… – Я запнулась, слова извинения ершистыми комками застряли в горле. – Мам…
– Солнышко мое, не переживай.
