Голос у доктора Геллера оказался высоким и каким-то надтреснутым. Упомянутое пенсне — и верно, без одного стеклышка, — хирург держал в руке и для убедительности им размахивал.
— Вы так молоды, а уже привыкли к жестокости! Саша, душенька, скажи ему! Да, ужасы Гражданской войны делают из многих чудовищ, но надо как-то этому сопротивляться! У вас вся жизнь впереди, как можно прожить ее в ненависти?
Михеев промолчал, лишь глянул на Фаддея Симеоновича исподлобья.
— Господин врач, а как вышло, что вас забыли? — спросил Адашев. — А его превосходительство уверял, что госпиталя давно отправлены..?
Геллер поднял на юнкера глаза — голубые, по-детски яркие. Адашеву сразу сделалось неловко, будто он случайно сказал тому что-то обидное.
— Я телефонировал в канцелярию начальника порта… да. Целых три раза. Обещали прислать грузовик, солдат. Мы ждали, но никто не приехал, а телефон перестал отвечать. Я послал санитара, был у нас один, из малороссов. Фамилия у него забавная такая — Пидпузько… Но он почему-то не вернулся.
— Сбежал мерзавец. — Адашев сплюнул под ноги. — Решил не тратить время на всякую ерунду, а заняться спасением собственной драгоценной персоны.
— Эй, господа, что у вас там за дискусьён? — раздалось с борта крейсера. — Шустрее, Михеев, а то так и провозитесь, пока красные не придут!
— Вольно вам, Виктуар, советовать — лениво ответил Адашев. — Нет, чтобы помочь товарищам и поискать тали и грузовую сетку. Раненых мы сдали, осталось эти сокровища мировой мысли. На себе по трапу тягать — комплекция не позволяет, тут нужен Поддубный, или господин Моор-Знаменский. Тот в цирке рояль на спине носил, причем, вместе с тапером. Ну а мы люди слабосильные…
И кивнул на кули с книгами, которыми был завален кузов второго грузовика.
— Где я ее вам возьму, князь? — удивился караульный. — Матросы все шибко занятые, некого спросить, сразу посылают по такой-то матери! Мы с утра кукуем в караулах, а третий взвод с добровольцами куда-то умотал на грузовиках. Вернулись все в копоти, в саже — говорят, в городе горят продовольственные склады, мародеры подпалили.
— Куда же патрули смотрели? — удивился Михеев. Разъезжают, понимаешь, на броневиках, а у них под носом всякая шваль склады жжет!
— Ничего, — Адашев снова сплюнул на доски причала. — Красные придут, умоют их кровью.
О чем вы, граф? — удивился Штакельберг. — Они же этих, классово близкие! Ворон ворону глаз не выклюет.
— Эй, на пирсе! — снова донеслось с «Алмаза». — Проводите господина врача с дочкой на крейсер. Для них каюту уже подготовили!
Доктор полез из грузовика, прижимая к впалой груди саквояж. Сашенька подхватила отца под локоток, Коля Михеев подскочил, поддержал с другой стороны.
«Ну все, пропал Михеев. Экая семейная идиллия… А жаль, лихой был юнкер!»
IV
— Вы все обмозговали, братцы? — спросил Эссен. — Вот ты, Скрыпник — окончательно решил? Смотри, а то не поздно и передумать. Я буду рад: специалист ты отменный, да и служака, каких поискать.
— Спасибо на добром слове, вашбродие, а только не передумаем. — ответил сорокалетний гальванер с унтер-офицерскими нашивками. — Все мы, одиннадцать душ твердо решили — остаемся. Ежели надо, бумаги могем подписать, что решились сами, по своей доброй воле. Чтобы с вас, значит, после спросу не было за недостачу.
— Какие еще бумаги… — махнул рукой лейтенант. — Да и кому с нас спрашивать? Я только удивляюсь, что вы тут-то забыли? Трудные времена, а будет еще труднее…
Гальванер усмехнулся в усы.
— Мы, вашбродие там, в ихнем будущем, не только ананасы с мороженым трескали да фильму всякую по этому… тивизиру глядели. Мы еще и учились. Так что, воля ваша, а дорожки наши расходятся. Здесь простые люди наново жисть строят, так мы им малость подсобим. Знаем, небось, какая она должна быть… и какая не должна. Верно я говорю, братва?
Матросы закивали.
— Так что, прощевайте, вашбродие, и легкой вам дороги! А у нас и тут дел невпроворот.
— Ну, коли так… — медленно произнес Эссен, — Коли так, то и вам, братцы, удачи!
— А позвольте полюбопытствовать — когда отбываете?
Эссен кивнул на «Можайск» с «Помором».
— Эти два утром, с восьмой склянкой. С ними семеро наших уходят- мичман, двое кондукторов, да четыре матроса.
— Захотели, значит, легкой жизни. — унтер покачал головой. — Что ж, виноватить не стану: намаялись люди, наскитались. Пущай теперь булок с маслом пожуют.
