— Вас подозревают как сообщника в деле государственной измены, — четко проговорил Крестовик. — Чистосердечное признание облегчит вашу участь. Руки за спину, идите впереди, и без шуток.
Шагая под конвоем к главному зданию Гестеля, сержант терзался: «Может, все же поднять тревогу?» В темноте нет-нет да шныряли тени. Ясно, что гостевой флигель, где расположилось отделение жандармов, находится под наблюдением.
«У них мало охраны. Наши парни опытней. Вдобавок у нас броневик с картечницей…»
Но сержант понимал, что победы синих он не увидит. Хоть у ребятишек Бертона револьверы в руках дрожат, выпалить раз-два они успеют. Считай, почти в упор. А поручик тертый малый, промаха не даст. Так и останешься лежать, расплескав мозги по травке.
«Нет уж, выкручивайтесь без меня! Там поглядим, чья возьмет».
Такой уж полк был у Его Высочества.
Действительно, унтер в серьгах! Крупные серебряные серьги на жандарме, представляете?
И без головного убора, вот удача!
Необычно бледный, черноволосый, он смотрел на приближавшегося Огонька озадаченно и недоверчиво. Кадет успел заметить, что кобура у жандарма какая-то странная, не револьверная. Но дальше размышлять было некогда, а говорить с унтером не о чем.
Когда Огонек махнул пращой, унтер дернулся в сторону, но эти приемы городским ребятам хорошо знакомы. Рука сама дает поправку, и снаряд летит куда положено.
В голову.
Литой шар Мира шмякнул унтера по лбу. Черноволосый откинулся и рухнул спиной на пол. Тут Огонек рванул вперед. Вся слабость исчезла из ног, его несло будто на крыльях ветра, и только думалось: «Я смогу!»
Он успел ворваться в комнату раньше, чем второй унтер занял дверной проем. Они почти столкнулись, и если б сцепились, Огоньку пришлось бы худо. Однако пакет с порошком был наготове, в руке, и лекарская пыль брошена унтеру в глаза. Ослепший жандарм вскрикнул, одной рукой схватившись за лицо, но другая выдернула из кобуры что-то необычное, как бы стеклянное, и унтер принялся палить, провожая Огонька стволом. Чпок! чпок! чпок!
Хотя и ствола у этой штуки не было. Просто дырка, из которой вырывался бледный дым и глухие щелчки. Словно стрельба понарошку. Но вслед за щелчками штукатурка лопалась и разлеталась, как если бы по ней лупили молотом.
«На слух стреляет! Ну, я попал!» — мелькнуло у Огонька.
Деваться в комнате было некуда, слепой стрелок поймал бы его по звуку, но унтер забыл про сестру Ману. Оказавшись за его спиной, жилистая тетка не сробела и не потерялась, а схватила кувшин для умывания и треснула им унтера по маковке. Посыпались осколки, затем на пол свалился жандарм.
— Эрита, сердце мое, вы целы?! — бросилась тетка к девчонке. Кто бы подумал, в этаком сухаре столько заботы и нежности! Огонек, не теряя времени, открывал оконные запоры.
— Быстрее, ан! Сейчас эти на крыльце спохватятся!.. Что делать-то? Говорите!
Совладав с испугом, желтоглазая отстранила Ману и приказала ей голосом, не допускавшим возражений:
— Дайте полотенце. Кадет! — Эрита сбросила чепец, ее дивные волосы рассыпались по плечам.
— Ан?
— Придушите меня. Слегка.
— Да вы что?! — Огонек отпрянул от протянутого полотенца.
— Удавка должна быть широкой, чтобы не резала шею. Я же не сказала «задушите». Мне надо уснуть, поймите!
В коридоре раздались тяжелые поспешные шаги и грубые мужские голоса.
— Они идут, поторопитесь. Я вам приказываю!
Плохо соображая, что он делает, Огонек отгреб в сторону ее волосы, чтоб не мешали, обернул шею полотенцем и стянул. Эрита ахнула, захрипела, ее глаза закатились, а руки плотно обхватили туловище Огонька. Он чуть не выпустил концы полотенца, почуяв, что к нему прижалась ее грудь. А лицо Эриты оказалось совсем близко, того гляди поцелуешь. О господи, вот это да!
Показалось, что пол ушел из-под ног.
Потом почудилось, что комната исчезла, что они вместе вылетели из окна в мокрую ночь.
Но это было на самом деле.
Темные деревья, фонари, крыши Гестеля — все провалилось вниз. Кадет с милосердной сестричкой быстро скользили в прохладной пустоте, овеваемые ветром скорости.
Спящая Эрита вознеслась над школой медиумов наискось, как ракетоплан. Ее остановившиеся глаза видели за тучами луну, она запрокинула лицо, приоткрыла горячий рот и, выпростав ловкие ноги из-под черно-белых одежд, обняла ими Огонька, замершего от жути и восторга. Прильнула к нему так,
