«Ах, Церес, ты славный любовник, но девушек ты никогда не понимал! Может, стоило дать мне капельку внимания, немножко ласки — и все было бы иначе. И что теперь? Что значат твои армии и самоходки, если я обижена?»
Выбор
— Мне не будет прощения, если в первый помин-день я не помолюсь об их душах, — твердо заявила Лисси. — Здесь есть божий храм?
— В дворцовую капеллу нам идти нельзя, там сразу схватят. — Эрита в задумчивости стала покусывать ноготь, затем спохватилась и спрятала руку в широкий рукав черно-белого одеяния. — Около казарм гвардейской свиты есть церковь, туда ходят военные и челядь.
— Большой дворец отсюда к юго-западу, — заметил Огонек, который в воздухе не только душил принцессу, но и поглядывал по сторонам, а память и чувство направления у медиумов были — дай боже. — Чуть восточней его я видел шпиль храма. Это оно?
— Темный шпиль, словно аспидный?
— Не разглядел. Но не блестящий, точно.
— Да, похоже, именно та церковь. Если переждать час литургии, зайдем незаметно и закажем панихиду.
Вряд ли там будет стража — только священник с причтом.
— А деньги? — спросил практичный кадет. — Требы задаром не служат.
Девчонки растерянно переглянулись.
— Кошелек я потеряла еще в поезде, — призналась Лисси.
— Со мной ни гроша. — Огонек вывернул карманы лазаретного халата.
— Постойте! — спохватилась принцесса, расстегнув ворот и запустив руку за пазуху. — У меня есть монета.
Она извлекла ладанку охристой замши на шнурке вейского морского шелка. Внутри оказался червонец, блестящий как новенький.
— Вот. Мне присылают их с монетного двора, из каждой новой чеканки — поносить на счастье. Я не нарушу обычай, если отдам его на святое дело.
Огонек крякнул. Золотой, это восемь унций, восемьсот лик!
— Ваше Высочество, за столько можно взвод отпеть. По полтине на душу вполне хватит, а если по унции дать, ангелы прямо в громовое небо унесут…
— Я не намерена там торговаться, — сердито взглянула она. — Чтобы утешить горе ан Лисены, я…
— Так разве я против? Пусть ее братцы упокоятся как следует. А вот поп заметит, что монашка золотыми платит, и сдачи не требует. Так на свете не бывает. Сразу поймет, что вы не простая, и донесет кому следует.
Эрита смутилась. Этот малый знал о жизни больше, чем она.
— Значит, по полтине?
— Ну, раз дети графские, я б и две унции не пожалел.
— Хорошо. Вы останетесь тут, стеречь Хайту и зверюшку.
— Э, нет, Ваше Высочество, так не пойдет! А вдруг на вас кто наскочит? Как же вы без мужчины?..
— Я в одеждах орденской сестры, напасть никто не посмеет.
— Нас точно задержат, если вы будете с нами, — заметила Лисси. — Поглядите на себя, кадет. Будто из сумасшедшего дома сбежали…
— Я вас не оставлю! А Хайту можно запереть, пусть ждет.
Хайта вертела головой, стараясь понять, о чем спорят господари. Вроде бы симпатичный юнец только что целовался со строгой девушкой под кроватью, а теперь они ожесточенно препираются, и госпожа тоже на стороне черно-белой. Пата уже проголодалась, ее тянуло на кухню к отбросам, и Хайте стоило немалого труда удерживать обжору.
— Скажем, я втолкую Хайте, что она должна сидеть смирно. А вы, кадет, как были, так в своем виде и останетесь. Вас в карман не спрячешь! — убеждала Лисси Огонька.
— Третий нам не помешал бы, вместе безопасней, — думала вслух принцесса. — Если только… Ан Лисси, вы сказали, у Безуминки приличный гардероб? И, я вижу, косметики тоже довольно…
Когда до Огонька дошло, что задумала Эрита, он побледнел и попятился, мотая головой:
— Ни за что. Никогда! Чтобы я… Ни боже мой!
