— Кадет, выбор невелик. — Эрита кусала губы, чтобы скрыть усмешку. — Или остаетесь, или соглашаетесь.
— И панталоны?! — возопил парнишка. Надеть бабское белье? Да лучше умереть!
— И чулки, все как положено.
— О, собака, два хвоста!
— Мы вас причешем, волосы заколем, а когда подрумяним, вы себя не узнаете.
Из зеркала на Огонька глядела злобно насупленная хулиганка, большеротая и темноглазая, в пышном чепце, слегка накрашенная и припудренная. Под пудрой, как по волшебству, исчезли прыщики, которых Огонек так смущался. Из-под юбки торчали неловко поставленные ноги в башмачках на низком каблуке и чулках цвета кофе с молоком.
Принцесса и графинька порхали вокруг него, подправляя там и сям, одергивая и затягивая. Щекотные прикосновения их рук заставляли кадета сладко вздрагивать и ежиться. После всего стыда и ужаса к нему постепенно приходило ощущение, что оно совсем неплохо, когда тебя наряжают две милашки.
Правда, сам ты при этом превращаешься в третью милашку.
Даже Хайта перестала видеть в нем парня.
— Рухаца будис!
— Хайта, кому я велела говорить по-людски?
— Красивица!
— А еще, как я учила?
— Лапка!
— Тьфу, лапка. — Огонька передернуло.
— Ну-ка пройдись, — велела Эрита, тоже взволнованная этим переодеванием. — Плохо! Что ты топаешь, как на плацу?
— Дьяволы, да меня маршировать учили, а не танцевать!
— Все надо уметь, — наставляла Лисси. — Смотри на меня. Ходи вот так. Руки держи локтями к телу, а не размахивай ими как граблями. Глядеть надо скромней, слегка потупив глаза. Не чертыхайся и не плюйся. А голос, какой грубый голос!
— Да он у меня ломается!
— Говори нежно, чуточку пискляво. Так принято у модных барышень. Чаще улыбайся, но не строй глазки. Глазки строят вот так. — Лисси показала, не очень умело, но доходчиво. — Ваше Высочество, давайте наложим ему ваты под корсаж. Вот сюда.
— Зачем?! — Огонек отпрянул, закрывшись ладонями. — Я не дамся!
— У девушки должен быть бюст.
— Хватит! Я буду девушка без бюста.
— Как все-таки тебя зовут? — пристала Эрита. — Не позывной, а имя?
— Рин. Ринтон, — бормотал Огонек, привыкая к ходьбе в девичьих башмачках. Как они ухитряются не падать? Ужасно неудобно. Кадетские берцы куда лучше!
— Значит, по-женски будет Рина. Моя кузина, ты запомнил? Рина Хавер.
— Да, сестричка! — яростно мяукнул Огонек нарочно тонким голосом, от чего Эрита захлопала в ладоши:
— Прелесть! О, мне всегда не хватало сестры!
— А мне не хватает револьвера, — огрызнулся он через плечо, врываясь в кухню. Без ремня и портупеи, в каких-то крючках и пуговках, он чувствовал себя изменившимся, будто на него направили колдовское жало и закляли стать женщиной.
В арсенале Безуминки нашелся остроконечный, хорошо заточенный нож для резки мяса. Огонек приложил его к голове, но как медиатор нож оставлял желать лучшего — через него доносились только невнятные слабые шепоты эфира. Нужен фунт литого железа, чтобы хоть как-нибудь вещать и слушать. Или треть фунта монетного сплава.
Пришлось повозиться, чтобы скрыть нож под платьем.
— Я готов. Теперь идем. Только я буду молчать!
— Молчать, моргать и улыбаться, — уточнила Эрита, зайдя на кухню и прикрыв за собой дверь. — Рин…
— Что, Ваше Высочество?
— Перестань. Никто не слышит. Ты никому не расскажешь про нас. — Это звучало как приказ. Или как мольба. — Ты все это забудешь. Я поступила глупо.
— А я еще глупей.
— Рин… — Она подошла ближе.
— У нас ничего быть не может, — почти твердо заявил Огонек, глядя в сторону. Дверь бесшумно приотворилась, внутрь прокралась
