Дон опешил. Ну ничего себе? Поц – и Маринка? Да уж, совсем скверно. Конечно, у Дона с Маринкой не то что великая любовь. Просто сейчас им хорошо вместе, но после школы все закончится. Маринка пойдет в питерскую консерваторию, Дон поедет учиться дальше в Рим или в Милан. У каждого будет своя жизнь, с кем-то другим. И по этому поводу оба не страдают, сейчас все отлично, так чего еще надо-то? Все высокие чувства – в музыку и рисунки, все прочее не имеет особого значения. И, уж если честно, положи сейчас на Маринку глаз кто другой, ну вот хоть Кир, – Дон бы, пожалуй, отступил. Друг же! Но чтобы Поц?!
Нет уж. Только через его, Дона, труп. А лучше – через Поцев труп!
– Обойдется без Маринки, – буркнул Дон и тут же улыбнулся: нечего портить посиделки всякой фигней вроде Поца. – И вообще, что это мы снова о Поце? Пиво греется, парилка остывает!
На том серьезные разговоры сменились на культурные посиделки сначала в предбаннике с пивом и анекдотами, затем снова в парилке, с минералкой и березовыми вениками: у Арийца обнаружился истинный талант к парному делу. Кир даже предложил назначить его главным по веникам – с одной стороны, в шутку, а с другой… если Кир де Ришелье так шутит, значит, признал Арийца годным к службе на благо Семьи.
К концу последнего заплыва в бассейне и сам Дон расслабился окончательно и поверил, что Ариец и Витек – свои люди, Поц наверняка послушает старшего брата, «Двенадцатая ночь» займет первое место на фестивале, и вообще всеобщее счастье вот-вот наступит.
Нелирическое отступление номер два
Суки!
Все суки! Вы у меня еще кровью умоетесь, вояки хреновы!
Вы что думаете, раньше у нас война была? Да это я только разминался, а вот теперь воевать начну, раз мира не хотите!
Нет, я зачем через себя переступал, зачем в этот пидорский спектакль просился? Чтоб на меня всякая шестерка тявкала?! Дон этот, мажор, даже сам ответить не соизволил! Перед всем классом опустил. Ну я ему, ну я… Стукач гребаный, нет чтоб по-мужски разобраться, он Фильке плакаться побежал!
Миша скрипнул зубами.
Что Филька брату настучит – это будьте спокойны. А брательник уж примет меры. Заранее слышится: боец, стройсь! Фанеру к осмотру!
А потом выговор организует. С занесением.
И по ушам ездить станет. Не хуже Фильки! Вы, мол, в одном строю! Друг другу спину прикрывать! Сам бы попробовал – в одном строю! С мажорами!
И Ариец еще… какой он Ариец, крыса он!
Оли-ивия, мать его…
Миша в сердцах сплюнул на чисто выметенный тротуар.
Порылся в карманах в поисках сигарет.
Вспомнил, что последнюю выкурил сразу после уроков, а денег на новые нет. И на шаверму, которой пахнет на весь квартал, тоже нет. А он не обедал. И домой идти – только нарываться на меры, мать их!..
Он задумчиво оглядел Исаакиевский, прищурился на блестящий шпиль Адмиралтейства. Снова принюхался.
Шаверма с чесноком и кинзой пахла так, что сводило живот. И, как назло, из дверей паба вывалились какие-то мажоры, на ходу открывая бутылки темного «Карлсберга».
Такого же, каким угощала в «Парадизе» Анаша.
Она тоже говорила, что надо мириться. Но, в отличие от Фильки, не ездила по мозгам и вообще понимала расклад. Правильная тетка. Умная. И ей плевать, что Миша – младший брат. Возраст – не главное!
«А если не выйдет, то можешь мне позвонить и все рассказать. Вместе мы что-нибудь и придумаем».
Отвернувшись от мажоров с пивом и надкусанной шавермой, Миша достал мобильник. Уж лучше потрындеть с Анашой, чем болтаться тут, как дерьмо в проруби.
Она ответила сразу, словно ждала звонка.
– Ты где?
– У Адмиралтейства.
– Я рядом, сейчас буду, – и отключилась.
Миша сунул мобильник обратно в карман. Поддел ногой смятую пивную банку, отправил ее пинком в урну и полюбовался на полет.
В его городе должно быть чисто.
