Надо было снова заглянуть в дневник и прочитать последние страницы, их оставалось три, не более…
Но заставить себя Дон не смог.
Отложил дневник, поднял голову, встретился взглядом с каким-то ужасно сосредоточенным Киллером.
– Дон, – тихо спросил тот. – Ты веришь, что Филька дала нам этот дневник просто так?
Глава 17,
В рваных облаках тонуло, цепляясь за верхушки сосен, косматое оранжевое солнце. Над лесом замерла тишина.
Не та хрупкая осенняя тишина-предвкушение, которую любила Феличе. И не та живая лесная тишь, в которую вплетается то птичий посвист, то шорох лапок в сухой траве. Эта неестественная тишина давила, колола ознобом и требовала орать во все горло, срывать голос – лишь бы услышать хоть что- нибудь.
Но орать было некому. За все полтора часа, что Феличе с Сенсеем шли к болотам, им не встретилось не то что человека – ни синицы, ни ежа, ни даже запоздалого сентябрьского комара.
Умные лесные твари ушли-улетели от греха подальше, а кто не мог убежать или уползти, зарылся поглубже и старался дышать как можно тише.
Чтобы не услышали. Не унюхали.
Хозяева леса отлично подготовились к сегодняшней ночи. Будь Феличе живой и умей бояться, бежала бы сейчас от этого леса к ближайшей церкви. Но единственный, кто был рядом и в теории умел бояться, только настороженно принюхивался и тихо фыркал на туман, белесыми капельками оседающий на бурой шерсти.
Внезапно распоровшие мертвую тишину вопль далеких динамиков и всплеск разудалого веселья были настолько неуместны, что Феличе не сразу поверила в их реальность.
Сенсей замер под рукой, настороженно повел ушами.
– Гр-рибники, – проворчал с нескрываемым сожалением. – Пьют.
Это были первые сказанные им слова «не по делу» за всю неделю.
Отвратительную неделю.
Феличе искала Дунаева, подняла на уши всех продюсеров, администраторов, чуть ли не сторожей – и ничего не нашла. Дунаев был, но его не было. Никто не видел, никто ничего не знает. Но афишу-то она видела! И приглашения, написанные его рукой, тоже. А сам Дунаев спрятался.
Феличе погладила Сенсея по вздыбленному загривку.
Он не одобрял ее поисков, но помогал. Не потому, что не мог отказать, – по большому счету она не была его хозяйкой, лишь исполняла обязанности.
Временно.
Пока они оба этого хотят.
Так получилось, а почему – они оба предпочитали не задумываться.
Зато Сенсей был единственным ее настоящим другом. Живым другом. Он тоже заставлял ее сердце биться, но совсем не так, как Дунаев и сотня других мальчиков и девочек до него.
– Плохое время для грибов, – тихо сказала Феличе и едва заметно подтолкнула Сенсея вперед: у людей еще есть шанс уйти из леса до захода солнца. Всем будет лучше, если они успеют.
Волк выскользнул из-под ее руки и растворился в редких кустах, Феличе пошла за ним: туман угодливо стелился под ноги, почти нес ее на себе – быстро, много быстрее, чем шел бы любой человек. Несколько мгновений – и отвратительный матерный шансон заполнил пустоту леса, а перед Феличе открылась поляна, залитая обманчивым вечерним солнцем сквозь лысоватые кроны сосен.
Здесь, на лавочках рядом с мангалом, расположились обыкновенные питерские грибники: четверо мужчин лет по сорок и две девицы. Глупые и глухие люди.
Впрочем, самая капля ума или везения у грибников была. Они включили свою дикую мертвую музыку – плеер с диском или какую-то еще техническую подделку. Музыка, сыгранная машиной, записанная машиной и звучащая из машины, – пустой набор бессмысленных звуков. Даже тот «голос певца», что доносился из динамиков, содержал жизни меньше, чем скрип сухостоя. Зато мат из динамиков вполне мог отпугнуть тех, кто сегодня хозяйничал в лесу и на болотах[44]. До захода солнца.
Но никакой больше защиты у грибников не было, даже нательных крестиков. И ума, чтобы прочитать предостерегающие знаки и не соваться нечисти
