Два километра обратно дались почему-то страшно тяжело. Может, от беспокойства за потерявшихся в тумане друзей, а может, из-за корзинки. Кирпичей туда, что ли, напихали? Да еще то и дело приходилось оборачиваться и проверять, не потерялась ли старуха: хоть она и переваливалась, как утка, и пыхтела, как паровоз, но туман чудесным образом съедал все звуки. То есть когда Дон видел бабку, то и слышал ее шаги, а как только она оказывалась за спиной – все, тишина. Как проваливалась.
К тому времени как из тумана показалась беседка, Дону казалось, что проклятая корзина весит килограммов пятьдесят. А может, и сто! И раз сто он пообещал себе, что больше никогда, ни за что не будет таскать корзинки всяким бабкам! А вообще им крупно повезло, что вышли прямо к беседке. Легко могли промахнуться на полкилометра, даже с компасом.
– Вот она, дорожка. – Он поставил корзинку, обернулся, оглядел упрямо ковыляющую старуху и махнул рукой на беседку: – Вы бы здесь до утра остались, что ли. До города километров пятнадцать, и последняя электричка ушла. А я вам спальник дам, не замерзнете.
Старуха так и расплылась в улыбке.
– Вот спасибо, сынок! Позаботился о бабушке, а что ж, спальник-то оно и хорошо. Ты б только, сынок, корзинку-то занес под крышу, сама-то я никак… тяжело мне, старенькая я…
Ага, старенькая. Дыхание даже не сбилось! Одышки совсем нет! Всем бы так, в ее-то возрасте… но отказывать как-то неудобно.
– Пойдемте, занесу вам корзинку и спальник достану, – согласился он.
Пока он про себя ругался на грибников-энтузиастов и пытался поднять ненавистную корзину, старуха бодро протопала мимо него и зашла в беседку, полную все того же голубовато светящегося тумана. Зашла, потопталась там и поманила Дона.
– Иди, сынок, иди сюда, не бойся.
Дон сжал зубы. Еще смеется! Вот же… бабка! Да кого тут бояться!
Он подтащил корзину к беседке – уже просто волоком, толкнул ее через порог, шагнул сам, намереваясь отдать бабке спальник, раз уж обещал, и бежать обратно…
И замер – голова закружилась, в глазах на миг потемнело… а когда просветлело, бабки не было.
Бабки? Какой еще бабки?
Сюда, в миланскую галерею «Дель Арте», бабок не пускают, если только их фамилия не украшает список Форбс или очередную номинацию на «Оскар» или «Букер». И почему он подумал о какой-то бабке, странно…
По краю сознания скользнуло еще одно воспоминание: лес, туман, заблудившиеся в тумане друзья…
Чушь какая.
Он здесь, а не в лесу. Это от нервов мерещится всякое. Шутка ли, его сольная выставка в «Дель Арте», полный зал бомонда и журналистов, и к нему уже бегут штук десять. Надо бы им что-то сказать, но что?..
Из-за спины раздалось мелодичное контральто:
– Не торопитесь, сеньор Горский ответит на все вопросы на пресс-конференции.
Уф, слава богу, продюсер не дремлет. Что бы он без нее делал?
– Спасибо, синьорина… – он обернулся к ней, чтобы предложить руку и вместе войти в зал, и застыл.
Она была красива. Очень молода, наверняка и тридцати нет, в густо-розовом платье… Точно того оттенка, что и пальто старухи из лесного воспоминания. А звали ее… Фиона? Летиция? Фелиса?
Как странно, разве так бывает – забыть имя собственного продюсера…
Она одарила журналистов ослепительной улыбкой, еще ослепительнее улыбнулась Дону и приняла его руку.
– Сегодня твой день, сеньор Горский. Идем же!
Она едва заметно потянула его вперед, но Дон остался на месте.
Что-то мешало сделать следующий шаг.
Но что? Ведь все отлично!
Его сольная выставка… ярко освещенная «Гитара» в центре зала, доносятся из толпы обрывки разговоров:
– Юный гений… стоит ожидать новых шедевров?.. Всего семнадцать лет, подумать только!..
От группы журналистов помахал рукой учитель, маэстро Бенвенуто. Из-за его плеча выглянула Маринка, что-то сказала – Дон не расслышал в гуле голосов, что именно, – и показала глазами в сторону, в людской водоворот вокруг «Гитары». Только тогда Дон заметил ее родителей: они пробивались к нему через толпу, сияя гордыми улыбками, словно это они вовремя разглядели и выпестовали талант.
Пф. Еще чего! Если кто и пестовал, то мама – вон она, со своим последним гением, отмахивается от предпоследнего гения и смотрит на Дона. С гордостью.
А предпоследний гений подмигивает Дону, мол, я же говорил – этот зал будет твой!
