программ Бойда приносили нам по сотне-другой миллионов. Одна неделя — один миллиард, иногда полтора. В свободной, спокойной обстановке, без особых потрясений на рынке. Особенно радовал рост цен на токийскую землю — виртуальная прибыль от этого размещения фондов составляла до половины общей.
Снайл несколько раз пытался внушить мне мысль, что давным-давно пора размещать бумаги нашего фонда на рынке, но у меня было свое мнение на этот счет, и лишние акционеры мне пока были ни к чему. Конечно, узнав о прибылях «Gyperbore Trust», биржевой народ устроит замечательное ралли вокруг наших бумаг, но все это до поры до времени. Ни делиться с кем-то прибылями, ни отчитываться перед собранием акционеров я не собирался. Наш фонд владел многими публичными компаниями, сам оставаясь при этом частной, закрытой от публики структурой, и меня это устраивало как нельзя лучше. Даже не жалко было того десятка-другого миллиардов, что быстро нарисовались бы на наших счетах в случае моего согласия на IPO.
Но зато никто не запрещает нам завести несколько подобных фондов-пустышек, полностью публичных и «прозрачных» и поделиться с ними прибылью — вот в них пусть вкладываются биржевые спекулянты всех мастей.
Quantum, Madoff Investment Securities LLC, сотни других аферистов — всех героев котировок и валютных интервенций мы будем рады принять в свои объятия! Их раздутые капиталы очень нам пригодятся. Снайл согласился со мной и отбыл в Чикаго и Нью-Йорк учреждать еще десяток деньгососных организаций.
Нефть болталась где-то у нижней границы ценового диапазона, золото тоже упало с казавшихся уже недостижимыми 850 долларов к 350 и в ближайшие десять-пятнадцать лет упадет еще ниже — на сотню баксов. Все тихо, прогнозируемо, спокойно.
Вскоре должен был появиться Рони Маккой, завершивший слияние наших банков в Кливленде и желающий прикупить еще несколько подобных небольших заведений. Я хотел ему предложить Barings Bank — тот самый, бывший некогда конкурентом семейке Ротшильдов, а ныне хоть и всемирно известный, но влачащий жалкое существование. И господин Ник Лисон, который убьет этот банк через семь лет, уже приступил к работе в нем. Отдавать за 1 фунт голландской ING в 95-м году столь вкусный банк, славный едва ли не трехвековой историей, я не собирался. А Лисону найдется работа и у J. P. Morgan — там самое ему место. Пусть разоряет этот замечательный банк. От Моргана не убудет!
Никогда радость не бывает полной, и я уже привык к тому, что если все идет хорошо — готовься к удару.
Линда позвонила по интеркому перед самым обедом, когда я уже размышлял о том, какому блюду сегодня украсить мой стол, и сказала:
— Сардж, здесь какой-то господин. Итальянец. Он желает встретиться с тобой и Заком.
Я не ждал никаких итальянцев и в каждом из них подозревал тайного мафиози, поэтому мое хорошее настроение как ветром сдуло:
— Кто он, Линда?
Послышался ее вопрос, заданный посетителю, его неразборчивое бормотание и удивленные возгласы кого-то из девчонок.
— Их двое. Стэнли Гернсбек. Из ФБР. И с ним этот итальянец. Полицейский из Вероны, — ее голос дрогнул, потому что она вспомнила про наш «веронский банк» и историю с «похищением» Майцева. — Наверное, он хочет прояснить детали киднепинга, Сардж. Никколо Паццони. Так он представился.
Она-то принимала все это действо за правду. А мы доигрались…
Фамилия Гернсбек была мне смутно знакома. Не самая распространенная, но я точно ее где-то слышал.
— Пусть войдет, — разрешил я. — И Алекса позови тоже. И еще кого-нибудь со второго этажа.
На втором этаже Снайл разместил адвокатское бюро и велел мне разговаривать с официалами и всякими другими «умниками» только в присутствии кого-нибудь из этой сильно профессиональной братии.
Человек из ФБР был похож на сушеную рыбу — тощий, сморщенный и весь какой-то несчастный. И посмотрев на его лицо, я понял. Литературная премия «Хьюго»! Наверняка она была названа в честь его родственника Хьюго Гернсбека — такой же длинный мясистый нос выдавал фамильную принадлежность.
Итальянец оказался седоватым сеньором в дешевом, но опрятном костюме. Больше ничего примечательного, за исключением очень строгого и пронзительного взгляда, я в его облике не обнаружил.
— Здравствуйте, мистер Саура, — первым поздоровался американец и мельком показал мне свой жетон.
Всегда умиляло американское доверие своим полицейским, особенно в боевиках, которых насмотрелся я за несколько лет изрядно. Махнет агент жестянкой — и нате вам, преступники колются один за другим без всяких дополнительных усилий с его стороны.
На меня его значок не произвел впечатления. Таких можно было наделать в ближайшей автомастерской десятки по три доллара за штуку. Вместе с орлом и полировкой и с уникальным номером на каждом.
— Бонджорно, сеньор, — вслед за ним кивнул и итальянец. Его голос оказался неожиданно высоким.
— Чем обязан? — Я и на родине не очень любил представителей законности, а уж местные и подавно казались мне сплошь кровожадными упырями, явившимися вкусить моей крови. Но на лице держал дежурную гримасу нетерпения и легкой заинтересованности их визитом. — Присаживайтесь, сейчас подойдут мой адвокат и личный агент. Если курите, можете курить.
И я попросил Линду, мелькнувшую в проеме все еще открытой двери, принести пепельницу.
