предполагал, что придется отбивать несколько атак.
У альмохадов конных и пеших воинов было примерно поровну. Конницу, разбив, на два отряда, они расположили на флангах. В середине стояла в шесть рядов пехота. Пехотинцы одеты в такие же, как у всадников, белые просторные одежды с широкими рукавами, под которыми, наверное, есть броня. Надеюсь, что кожаная. Под чалмами могли быть шлемы или кожаные шапки. Щиты прямые сверху и заостренные внизу, среднего размера. Разноцветные, но на каждом надписи золотой краской на арабском, отчего казалось, что покрыты растительным орнаментом. Копья метра два-два с половиной с длинным тонким трехгранным наконечником. Такой легко может пробить кольчугу. Почти у всех сабли, короткие, сантиметров шестьдесят, не больше. У остальных длинные кинжалы. Позади пехоты стояли барабанщики и трубачи. Последние были и в прошлое сражение, а вот барабанщиков видел впервые. Барабаны диаметром около метра висели на ремне спереди, повернутые ударной поверхностью вправо. Барабанщик придерживал свой музыкальный инструмент левой рукой, а в правой держал палку с круглой колотушкой на конце.
На этот раз никто из мавров не предложил сразиться один на один. И раскачивались не долго. Многократное численное превосходство сулило быструю и легкую победу. Первыми напали застрельщики. Их было около полусотни. Без щитов, вооруженные небольшими луками, они выдвинулись вперед и выстрелили по несколько раз. Стрелы были из тростника, легкие. Они летели быстро и далеко, но с расстояния более ста метров наносили лишь легкие повреждения, кольчугу и тем более щит не пробивали. Подходить ближе застрельщики побоялись.
Потом загудели пронзительно, визгливо трубы. После них глухой звук рога показался мне приятной музыкой. Забили барабаны, часто и гулко. Пехота, абсолютно не в ритм барабанам и не в ногу, двинулась вперед. Ее обогнали всадники. Под большинством были гнедые или вороные лошади, поэтому всадники в белом напоминали то ли привидения, то ли ангелов смерти. Копья у них были такой же длины, как у пехотинцев, а щиты круглые и поменьше. Поскольку охватить с флангов нас нельзя, конница берберов, набирая скорость и разворачиваясь в лаву, поскакала на наших копейщиков. Они по сигналу отступили за колья. Вид заграждения не остановил всадников. С воплями и воем, в развевающихся белых одеждах, они неслись все быстрее, напоминая валькирий. Бессмысленное, неритмичное, вразнобой визжание труб и грохот барабанов были далеки от музыки Вагнера, которая подошла бы и к этой атаке.
Маврскую конницу приостановили стрелы, выпущенные из длинных луков. Они прошивали всадников насквозь. Никакие доспехи не помогали. Затем лошади начали попадать в ямы-ловушки. Мне было жалко бедных животных, которые кувыркались через голову, сбрасывая с себя наездников. Ряды кольев задержали остальных ровно настолько, чтобы лучники расстреляли их. Лишь около сотни всадников поскакало назад, уходя влево и вправо, уступая поле боя пехоте. Вражеские копейщики уже бежали, так же громко вопя и воя. Щиты не спасали их от валлийских стрел. Казалось, длинная стрела пришпиливала щит к груди пехотинца, после чего он ронял копье и падал вперед, подталкиваемый задними рядами. Колья не были им помехой. Мавры добрались до наших копейщиков и схватились в ними. Крики обеих сражающихся сторон слились в рев. Он по громкости был похож на тот, который издают тысячи футбольных фанатов, когда их команда забивает гол, но шел не из сердца, а с низа живота. В нем были не радость победы, а смесь ненависти и ужаса. Победит тот, в ком первое пересилит второе.
Тут-то я и приказал раздвинуть арбы и пропустить на поле боя оба отряда рыцарей. Первый вел сам. Слева от меня скакали Карим и Рис, справа — Нудд и Ллейшон. Большой скорости мы не успели набрать, но все равно мое длинное копье, которое прижимал к правому боку, пронзило сразу двух вражеских пехотинцев, не сумевших в плотной толпе уклониться от него. Я выпустил копье и выхватил саблю. Мой конь кусался и бился, расталкивая защищенной броней грудью и отгоняя людей в белом, которое при близком рассмотрении оказалось серовато-желтоватым. Они пытались убить коня, чтобы добраться до меня. Только вот копьем в толпе действовать несподручно, а для удара саблей или кинжалом надо подобраться поближе. Тех, кто оказывался рядом, рубили всадники. Привстав на стременах, чтобы достать подальше, я рубил белые чалмы, которые не успели спрятать за щитами. Сабля рассекала белую материю вместе с шапкой или шлемом, если таковые имелись, — и чалма моментально краснела от крови. Действовал я на автомате, не соображая, что делаю. Запомнил только глаза, будто состоявшие из одних зрачков, расширенных то ли страхом, то ли наркотиком, и блеск наточенного кинжала, который мавр совал под мой щит, ударяя в защищенный броней левый бок. Долбил быстро и настойчиво, а я пытался прикрыться щитом. Карим убил этого мавра, ударив саблей с такой силой, что кровь и серовато-розовые мозги из разрубленной на две части головы забрызгали мой щит.
Ужас преодолел ненависть в маврах — и вражеская пехота побежала. Мы сперва двигались за ними шагом, чтобы не повредить ноги коней в собственных ловушках, а когда миновали их, перешли на рысь. Догоняешь бегущего человека и рубишь его саблей по голове или плечу. Главное — не снести ухо своей лошади. Срубил я с большой охотой и одного барабанщика. Музыкальный инструмент мешал ему бежать, но мавр не желал с ним расставаться. Я снес мусульманину голову. Туловище сделало еще несколько шагов, забрызгивая барабан кровью. Только упав на землю, оно рассталось с музыкальным инструментом. Я вспомнил фразу из фильма о ковбоях «Не убивайте музыканта: играет, как умеет» и начал смеяться. Наверное, до меня наконец-то дошел ее безумный юмор.
Я придержал коня, перевел на шаг. Забрызганный кровью жеребец яростно хрипел. Я подумал, что он ранен, но потом понял, что конь тоже обезумел от запаха крови. Ему передалась та злость, с которой мы догоняли и убивали убегающих врагов. Нет упоения в бою. Есть только страх и ярость.
Ко мне подскакал старший сын Ричард, который был оруженосцем Карима. В правой руке мальчишка держал укороченное, двухметровое, легкое копье с окровавленным листовидным наконечником.
— Я убил троих! — радостно сообщил Ричард, поправляя левой рукой сползший на глаза шлем, немного великоватый для него.
