Спрашивают?
Кто?
Инголф.
Он стоял на пороге дома, разглядывая дверь с неприкрытой брезгливостью.
– Что? – Лишь сделав вдох, Брокк понял, насколько тяжело ему дышалось в доме.
– Кажется, я не вовремя, – без тени сожаления заметил Инголф. – Но хотелось бы побеседовать с вами о… неких недавних событиях.
Белое пальто из кашемира ему к лицу, как и костюм касторового оттенка. А перчатки черные, с широким по последней моде швом наружу.
Он всегда умел подчеркнуть собственное превосходство, хотя бы в одежде.
– Мы будем стоять здесь? – Насмешливо приподнятая бровь. И взгляд, ледяной, исполненный презрения. Инголф из рода Высокой Меди не стал бы связываться с человеком.
Разве что ненадолго.
Исключительно из любопытства.
– А что вы предлагаете? – Злость отрезвила.
И горе отступило ненадолго.
– Прогулку. – Инголф раскрыл черный зонт, достаточно объемный, чтобы укрыть двоих, не от дождя, но от влажного снега, что ложился на невысокие ограды, на розовые кусты, скрытые под еловыми лапами, – Дитар так о них беспокоилась. И что будет с розами теперь?
С самим этим домом?
Нет, с домом просто. Есть Лили… захочет ли она жить здесь? Если нет, то Брокк проследит, чтобы поверенный нашел другой дом. И с банковскими счетами надо будет разобраться, с украшениями. У Диты было их много, и следует собрать все более-менее ценное, отправить в хранилище.
– Никогда не понимал этой вашей противоестественной привязанности. – Инголф начал беседу первым. – У вас очаровательная жена… а вы продолжаете появляться здесь.
– Печетесь о моем моральном облике?
Жена.
Сегодня Брокк вернется домой. Встретит ее… скажет… что ему сказать?
Ничего. Сбежать и спрятаться в тишине мастерской, придумав крайне неотложное дело, лишь бы не видеть ее, не думать о…
Не думать не выйдет.
– Мне глубоко плевать на ваш моральный облик, – доверительно произнес Инголф, остановившись перед лужей. – Но вы должны признать, что мы слишком разные.
– Мы с вами?
– Мы с ними. – Он проводил взглядом молочника, который сноровисто раскатывал над тележкой шерстяное покрывало. – Кровь не должна смешиваться. Это противоестественно и… – Инголф замолчал.
– Договаривайте уже.
– И ведет к вырождению. Они плодятся. С каждым годом их становится все больше, а нас… лет двести тому на каждого пса приходилось десять человек. А ныне – сто… а что будет еще лет через двадцать?
– Понятия не имею.
Черные перчатки. И черный зонт. Он любит играть с цветами. И со словами тоже.
– Они нас или уничтожат, или поглотят.
– Что вам нужно?
Брокк не в настроении выслушивать очередную безумную теорию, которая вот-вот расколет мир.
– Мне нужно узнать, куда вы отослали Ригера.
– Что?
– Ригера, – терпеливо повторил Инголф, перехватывая зонт. – Видите ли, мастер… – он не давал себе труда скрыть насмешку и презрение, – он подрядился выполнить для меня кое-какую работу. И исчез.
– А с чего вы решили, что я в курсе его местонахождения?
Инголф пожал плечами:
– Я решил, что в свете недавних событий вы… предпочтете держать его в поле зрения.
– Только его?
– Всех нас, мастер. – Инголф переложил зонт в левую руку. – Я не столь наивен, чтобы полагать, что не включен в круг подозреваемых. И что за подозреваемыми не будет вестись негласное наблюдение…
