Подхватив сумку с покупками, она вышла из лавки. А распогодилось-то! Ветерок, который с реки, даже теплый, ластится, что кошка. И Таннис остановилась, вдохнула глубоко, наслаждаясь таким чудесным днем, с которого начинается ее свобода…
Громовой раскат удивил.
Небо ясное, но… порыв ветра ударил Таннис, опрокидывая на стену лавки. Удар был силен, сумка вывалилась из рук, Таннис же сползла на землю. Задрожали и брызнули стекла в оправе старых рам, и древний флюгер сорвало с крыши.
Воцарилась тишина, тяжелая, ватная, но длилась она недолго. Где-то далеко ударил пожарный колокол. И Таннис затрясла головой, пытаясь избавиться от голоса его. А колокол все гудел, уже не вдали, но в голове Таннис. Зажав виски ладонями, она стояла, согнувшись, а камень под ногами расцветал красными звездочками. Одна, другая, третья… откуда?
Из носу.
Что случилось?
Случилось.
Вставать надо. Нос вытереть. Стряхнуть этот неотвязный колокольный гул. Фредди, выбежав из лавки, рот раскрывает. Он похож на старого карпа, губы толстые, хлопают-хлопают, а ни словечка не слыхать. И Таннис кивает, просто на всякий случай. Он же, подскочив, хватает Таннис за локоть и разворачивает.
За черной чередой домов бушует пламя.
Колокол…
Фредди же, руку выпустив, спешно запирает лавку.
Пожар?
Нет, понимание приходит внезапно.
Взрыв. Алый шар истинного пламени, который распустился…
Таннис, зачем-то подхватив сумку – и бритву, выпавшую из нее подобрала, сунула в рукав, – спешит. Каждый шаг отдается в голове мучительной болью, и кровь из носу вновь пошла, но это больше не имело значения.
Ее дом… ее дома больше нет. Груда камней осталась, на которой ярилось пламя. Оно, поднявшееся до самого неба, опадало алыми лентами, тянулось к соседним домам, опаленным, с выбитыми окнами. Кто-то кричал, громко, тонко. И Таннис вдруг поняла, что кричит именно она.
Ее не слышали.
Да и как различить один голос среди многих.
Она рванулась было через толпу, которую теснил и огонь, и пожарные, но была остановлена.
– Таннис, – Томас схватил ее за плечи и встряхнул, – успокойся.
Соседний дом посыпался, словно сделанный не из камня – из песка, он оседал медленно, заваливаясь на угол. И Таннис вдруг вспомнила ту, сгоревшую, колокольню.
– Идем.
Она стояла, глядя, как течет камень, не способная сдержать слез.
– Пойдем, Таннис. – Томас забрал сумку и, не столько поддерживая, сколько вцепившись в ее плечо, потянул за собой. – Пойдем, им ничем не поможешь, а тебе маячить опасно. Давай, давай… вот так, милая…
Таннис позволила себя увести. Перед глазами ее еще плясало пламя, то поднимаясь, то опадая, живое, оно догрызало остатки каменной своей добычи.
– Твои? – с сочувствием поинтересовался Томас.
– Дома. – Таннис ответила, понимая, что и вправду дома. Мамаша, ожидавшая возвращения Таннис… и отец… он спал, и если так, то ничего не почувствовал? И мамаша тоже… взрыв – это быстро.
Хорошо бы, если бы быстро.
И чтобы без боли.
Слезы потекли по щекам, и Таннис торопливо смахнула их рукавом. Надо вернуться. Пусть бы и родители мертвы, но… но Таннис должна узнать, что произошло.
Она остановилась.
Взрыв. Бомба.
Откуда?
Стеклянная колба, старые разобранные часы и Патрик, который с наслаждением ковыряется в деталях. На лице его застыла улыбка, а пальцы двигаются так быстро, что кажется, будто Патрик не бомбу собирает, но плетет причудливое железное кружево.
Ящик.
