придерживала его рукой.
Зарумянилась.
И глаза горят. Ему безумно нравится, когда у Таннис глаза горят.
– Тогда чуть быстрее? Главное, равновесие держи. Если вдруг почувствуешь, что не справляешься, просто натяни поводья.
Она кивнула и улыбнулась.
– Кейрен…
– Да?
– Спасибо… за все.
Пожалуйста.
И снова парк, такой знакомый, изученный, но ныне открывающийся с другой стороны. Дорожки. И высокая стена кустов снежноягодника. Листья облетели, а ягоды остались, крупные, белые.
Старый тополь.
Суетливые синицы…
Широкая горловина ручья и каменный мостик, на котором остановились две девушки в форменных платьях пансионерок. Светлые головы, склоненные друг к другу, и длинный багет, один на двоих. Пальцы отламывают кусочки, бросая в воду, где уже собрались серые жирные утки, слишком ленивые, чтобы улетать на зиму…
Кейрен свернул на боковую дорожку.
Жаль, что шарманщик оставил свой пост до весны. Таннис нравилась и шарманка, и обезьянка, которая забиралась на руки, выпрашивая подарок…
На центральной аллее ныне было пусто.
Почти.
Лаковую двуколку Кейрен заметил издали. Запряженный парой длинногривых тарпенов, экипаж неторопливо катился по дорожке. Дремал на козлах кучер. И белым грибом поднимался кружевной зонтик, несколько неуместный при нынешней погоде. Впрочем, мама утверждала, что леди Ольмер и в зимнюю стужу с зонтиком не расстанется, что этих зонтиков у нее целая коллекция, которая занимает три комнаты, пожалуй, больше лишь коллекция шиньонов леди Индорф.
Свернуть возможности не было, и Кейрен пришпорил жеребчика, выбиваясь вперед.
– Добрый день, леди Ольмер, – сказал он, поравнявшись с коляской. Леди Ольмер, завернутая в соболиную шубу, подняла лорнет. Не то чтобы она плохо видела, однако лорнет, как и зонтик, в ее представлении являлись необходимыми для леди атрибутами. – Рад встрече… вы по-прежнему прекрасны.
Леди Ольмер разглядывала его через лорнет и неодобрительно хмурилась.
Ее племянница, снулая девица, чье имя Кейрен отказывался запоминать – как и имена прочих, благообразных, по мнению матушки, девиц, которые вполне могли бы составить Кейрену партию, – поджала губы. Вот только смотрела она вовсе не на Кейрена.
Таннис придержала кобылку.
Она умница, его девочка… и все-таки придется явиться к субботнему ужину, дабы смягчить матушкино недовольство… и непонятно, отчего ей столь не по нраву Таннис. Прежде-то она делала вид, что личная жизнь Кейрена ее не касается, а теперь вдруг заинтересовалась. И ладно бы только любопытствовала, нет, матушка мягко, исподволь, но настойчиво просит найти другую девушку. Она не говорит напрямую, подбирает слова тщательно, как перья для нового своего букета, но осадок остается мерзковатый. И семейные ужины, прежде бывшие вполне себе приятной частью жизни Кейрена, давно стали в тягость…
– Как ваше здоровье? – Кейрен решил до последнего быть вежливым. И зонтик леди Ольмер опасно накренился, а лорнет задрожал в сухой руке. – Надеюсь, вас больше не мучит подагра?
– Благодарю, ваша матушка посоветовала мне чудесного доктора. – Леди Ольмер, приняв какое-то решение, вероятно касавшееся судьбы единственной племянницы, в которой она вполне искренне души не чаяла, радушно улыбнулась. – К слову, как она поживает?
– Весьма неплохо.
…достаточно хорошо, чтобы появиться в Управлении с плетеной корзинкой и платочком, который она трогательно прижимала к груди, глядя на Кейрена с молчаливым упреком. Как мог он проигнорировать вечер у леди Эржбеты? Его так ждали, так надеялись…
…а он не проигнорировал, собирался пойти, но потом как-то из головы вылетело, о чем Кейрен нисколько не сожалел. Кажется, именно тогда они с Таннис устроили пикник на клетчатом одеяле. Был узкий камин и плетеная корзинка. Свежая выпечка, мягкий сыр и темное терпкое вино, которое Кейрен разлил на одеяло…
…было молчание на двоих.
