– Чувствуешь?
Кожа мягкая и… гнилая? Продавливается, а когда он позволил пальцы убрать, на ней остался след, сквозь который проступала влага.
– Еще лет десять-пятнадцать проживу… это много. Я бы мог и раньше издохнуть, да… как-то так сложилось. Обидно умирать, когда забрался так высоко. А еще обидней просто уйти, ничего не сделав.
– Для кого?
– Для себя. Для мира. Ты никогда не думала о том, что оставишь после смерти?
…ребенка.
Мальчишку с острыми скулами и вихрами на голове. Тощего, непоседливого, с привычкой поджимать губы.
…и колючим взглядом.
– Это ведь тоже часть мира. Сегодня ты есть, но наступает завтра и… что там? Пустота? И даже памяти… видела родовое древо? Кто помнит об этих людях, кроме Ульне? Пара-тройка историков, которым интересно прошлое?
Сейчас он, Войтех, не Шеффолк, но знакомец, примеривший чужое обличье, говорил правду.
– Я не хочу так, Таннис.
– А как хочешь?
– Так, чтобы меня запомнили… в сказку хочу. – Он осклабился. – В легенду. Чтобы не забыли завтра. И памятники ставили, чтобы площадь моим именем… чтобы корону носили мои дети. Не подземную, а ту, с Черным принцем, чтобы… чтобы мир остался людям. Скажи, что я безумен.
– Ты безумен, – согласилась Таннис, подбирая ноги к груди. Голова больше не кружилась, и тошнота отступила. Таннис натянула одеяло, прячась от человека, некогда бывшего близким.
– Пускай. Но я готов рискнуть.
– Ты хочешь…
– Отвоевать людям право на жизнь. Не на существование в тени высшей расы. – Он произнес это, как выплюнул. – Но на нормальную жизнь, Таннис. Да, она не будет идеальной, я не способен сделать всех счастливыми или хотя бы богатыми, однако шанс… в новом мире он появится у каждого.
– Шанс на что?
– На перемены. – Раскрытой ладонью он потер глаза, пожаловался: – Болят. Ты знаешь, что я с трудом переношу солнечный свет? Кожа краснеет. А если солнце яркое, то и ожоги… раньше было легче. Сперва я вообще не обратил внимания на перемены, думал, что вся проблема в подземелье… в первый год Тедди не выпускал меня наверх. Знаешь, мне кажется, он завидовал.
– Чему?
Его было жаль. Все-таки… он свой. И чужой. И друг. И враг. Таннис совершенно запуталась. Она лежала, разглядывая… Войтеха?
Освальда Шеффолка?
Все еще человека? Или уже подземника?
Нет, он не дикий, он разумен, порой чересчур разумен, как сказал бы хозяин книжной лавки… и добавил, что сам по себе разум – слишком мало, к нему сердце нужно. А сердце сгнило. Или Таннис хочется так думать.
– Тому, что я здоров и молод, а ему осталось немного. Ему сразу сказали, что сифилис не лечится. Он скормил ту девицу, которая его заразила, подземникам. И некоторые сдохли, хотя, может, не от сифилиса. Они много дохнут, особенно дети… ты бы видела, что порой появляется на свет, и… их женщины за детей не держатся. Могут родить и бросить, а иногда…
– Замолчи!
– Прости. – Он протянул руку, и Таннис коснулась бледных пальцев. – Я и вправду забылся. Знаешь, мне хочется вычеркнуть из памяти то, что я там видел. Только ведь не получится, правда?
– Мне жаль.
– И мне. Тедди сказал, что я или рискую и использую шанс, пробиваюсь наверх, или сдохну, как он. Это ведь не важно, кто ты… вор, шлюха или подземный король, все одинаково на изнанке живут. А я еще верил, что мир может быть иным, и согласился. Главное согласиться. Сделать первый шаг, переломить себя… и дальше будет легче. Шаг за шагом.
– И к чему ты пришел?
– Не знаю. – Прикосновение рвется. И Освальд… или все-таки Войтех выгибается, запрокидывая голову. Он растянулся на кровати, скрестив руки на груди, точно покойник. – Знаешь, порой мне кажется, что я уже умер. Там, в подземелье… или раньше, когда в первый раз с Тедди встретился. Я тебе не рассказывал?
– Нет.
И вновь рядом с ним спокойно, иррациональное чувство. Он ведь убьет. Как только Таннис перестанет быть нужна. Или нет? Столько лет тянул… мог бы и раньше, в тот же год… или в следующий…
