Близкий далекий человек.
Птицелов.
И сама Кэри в узкоклювой маске белой цапли. Рукава-крылья, вышивка белым по белому.
Жемчуг.
Посеребренные перья и алмазная эгретка в волосах.
Белое. Зимнее. Льдистое.
И внезапный страх, иррациональный, рожденный тенью, которая стоит за спиной, не смея прикоснуться. Она, заблудившись в открытых зеркалах, не нашла обратной дороги, а быть может, не захотела уходить, предпочтя остаться в мире живых.
– Ты… отпустил меня, верно? А я тебя…
Случайная ласка сквозняка, и альвийский шелк льнет к коже, обрисовывая фигуру почти вызывающе…
…отпустил. Но не оставил.
В карете Кэри глядела на мужа, а тот – на огни, заполонившие город. Вновь распустились белые шары газовых фонарей, и костры горели ярко, пожалуй, ярче, чем когда бы то ни было…
…когда я умру… – голос Сверра доносился из-за грани, не того чужака, которого Кэри боялась, но мальчишки с длинными белыми волосами. Он сидел на подоконнике, свесив ноги в пустоту. И белый пух садился на колени.
– Слезь, а то простынешь.
Кэри было холодно смотреть на него.
– Не простыну, – он похлопал по камню, велев, – садись. Смотреть будем.
– Куда?
– Вниз. Видишь, как красиво?
Огни, переплетенные с огнями, созвездиями, желтыми россыпями одуванчиков…
– Не бойся. – Сверр сжал руку. – Я не позволю тебе упасть. Держи.
Он протянул свечу, которую наверняка стащил из шкатулки леди Эдганг. Свеча была длинной и тонкой, обернутой в золоченую хрустящую бумагу. Она сломалась посередине, и обе половины держались на тонкой нити фитиля.
– Когда я умру, – он зажег свечу не ладонью, но длинными каминными спичками, – я стану огнем.
– А я?
– И ты. Тогда мы найдем друг друга…
– Я не хочу умирать. – Кэри ерзала, пытаясь отодвинуться от пустоты под ногами.
– Я тоже. – Огонек разделил их и соединил, потому что Кэри держала свечу, а Сверр держал Кэри. Это было правильно. – Но когда-нибудь все умирают…
…и становятся огнем.
Факелом в руках уличного акробата. Он высоко подбрасывает ноги, то приседая, то вскакивая, а руки его, задранные над головой, держат тяжелую дубину факела.
Катятся по ладоням капли смолы.
И бледное, нарисованное гримом лицо кривится. Акробат вот-вот заплачет, но нет, он швыряет факел и делает колесо, успевая встать на ноги и факел поймать.
В подставленный цилиндр сыплется мелкая монета…
– …леди, леди! – стук в окно пугает, и Кэри хватается за руку мужа. – Леди!
Мальчишка повис на подножке кареты.
– Вам цветок!
Он умудряется открыть дверь и сунуть в щель черную розу на длинном стебле.
– От кого?
– От господина в маске! – Мальчишка показывает Брокку язык и исчезает в толпе.
Город, озаренный огнями, кипит жизнью. И карета, увязнувшая было на площади, медленно вписывается в поток экипажей.
Королевский дворец ждет.
– Я не знаю, от кого она. – Кэри касается холодных лепестков. – Не злись.
– Не злюсь.
– Злишься. – Она снимает маску. – Их просто приносят… иногда.
– Ладно, злюсь, – признает Брокк. – Почему ты раньше не говорила?
