остатков чая.
– Тебе надо поесть, – громко сказала Марта.
Не Таннис, тому, кто за дверью… и не закрыл, по ногам сквозняком тянет, значит, точно не закрыл. А сил не хватит, чтобы Марту одолеть, не говоря уже о том, другом. Он входит в комнату и, окинув ее взглядом, говорит:
– Неплохо устроилась…
– Выйдите! – Марта становится между этим человеком, чье лицо плывет и меняется, и Таннис.
Уходить он не спешит.
Приближается. Ботинки его скрипят премерзко, и хрустит накрахмаленный манжет, который выглядывает из-под темного рукава. Почему-то Таннис очень четко видит и рукав, и этот манжет, и запонку.
– Грент…
– Я, дорогая. Соскучилась?
Отступать некуда и убежать не получится, а Грент отодвигает старуху и, вцепившись в волосы, дергает, запрокидывает голову. От него воняет одеколоном, а Таннис отвыкла от резких запахов… Кейрен их не любил.
Кейрен в доме, и надо ему помочь, иначе…
– Какая-то ты бледненькая. – Грент легонько шлепнул по губам, и если бы не рука в волосах, Таннис упала бы. – Немощная… и вправду приболела? Это будет печально, если ты загнешься от болезни.
– Если вы не выйдете немедленно, я… – Марта вцепилась в рукав Грента.
Старуха в смешном платье из розовой парчи.
…в зверинце Кейрен показывал розовых фламинго, располневших и грязных, словно сшитых из перьевых лоскутов, и Марта похожа, толстый старый фламинго.
– Я Освальду пожалуюсь.
– Жалуйся, – бросил Грент, но руку разжал и толкнул в грудь, опрокидывая Таннис на кровать. – Но мы ведь оба знаем прекрасно, что ему не до того…
Он наклонился, дохнув в лицо табачной вонью, и вытер пальцы о ночную сорочку.
– Не надейся, детка, что я о тебе забыл.
– Осмелел, – буркнула Марта, когда Грент отступил к двери. Выйти он не вышел, прислонился к косяку, скрестив руки, и смотрел… – Ничего, и на него управа найдется…
Марта вытащила из шкафа свежую рубашку.
– Отвернись!
Грент сделал вид, что не слышит.
Плевать на него. Забыть. И стянуть влажную, пропитавшуюся испариной ткань. Кожа мгновенно покрывается сыпью, и теплые салфетки, которыми Марта вытирает пот, не помогают. От них только холоднее.
Хорошо.
В голове проясняется. И злость тоже помогает. Чай пить нельзя, но откажется – и Грент с преогромным удовольствием вольет этот чай в горло. Иначе надо, но…
– Кушай, деточка. – Марта помогает пересесть в кресло и заботливо набрасывает на плечи собственную шаль, некогда розовую, пуховую. Пух вылинял. Цвет поблек. К растянутым ниткам приклеились крошки печенья. От шали воняло плесенью и сердечными каплями.
– Кушай. – Марта сунула в руки высокую миску. – Тебе надо…
…надо, чтобы были силы.
Ложку. И еще, вкус почти не ощущается, только то, что суп жирный и этот жир оседает на языке. Он покрывает нёбо, и само горло, и кажется, желудок тоже. Но Таннис послушно глотает.
Ложку за ложкой.
Закусывает кисловатым хлебом.
И старается не думать о Гренте, который следит… почему он?
Освальд обещал…
…нельзя верить. Не друг.
Не враг.
Кто?
– И печенье, печенье попробуй… а я тебе волосы расчешу… вот так, а то спутаются, обрезать придется… а жаль, мягкие какие…
