– А его есть смысл продолжать?
Чай травяной, и Таннис уловила мятные ноты… еще, кажется, ромашку, которую она с детства ненавидела.
– Тебе лучше знать. Если ты пытаешься добиться раскаяния, то зря. Я ни в чем не раскаиваюсь.
– И не отступишь.
– Нет.
Бронзовая чашка нагрелась, и на металле проступила испарина.
– Тогда, – Таннис села, – скажи, к чему эта твоя… игра?
– Какая?
Он вдыхал пар и смотрел сквозь него, чужой незнакомый человек, которого она все еще считала другом.
– В заботу. Доктор. Эта комната… ужин вот… чаек…
– Пей, пока горячий.
Взгляд леденеет, становится злым.
– Пью.
…и тошнота отступает. Хороший чай, а мята даже вкусна. И ромашка опять же. Почему Таннис раньше ее не любила? Она помнит, но… подумает позже.
– Это не игра. – Войтех вновь наполняет чашку и, придерживая ослабевшие пальцы, подносит ее к губам Таннис. – Пей, девочка моя. Вот так, умница…
Чай.
Тепло. Ромашка и клетчатый плед, который остался на их с Кейреном квартире. Пятна от вина надо солью засыпать, а она про это забыла… мамаша вот всегда засыпала… а Таннис забыла. И обидно до невозможности, но если вернутся… а она вернется. Конечно же вернется. Завтра.
– Завтра, – обещает кто-то близкий, надежный. – Ты все сделаешь.
Да, именно завтра. А сегодня тяжело.
Спать хочется. Ночью она почти не спала, и предыдущей тоже, и много-много других ночей, но это оттого, что на огромной кровати ей одиноко.
– Спи, – кто-то снимает туфли и подсовывает под голову подушку.
Не Кейрен.
Кейрен… нельзя засыпать. Это из-за чая, бронзового чая с ониксовыми глазами, которые ослепли, потому что чайник грязью зарос. Весь этот дом, от крыши до подземелий…
…Кейрен.
Он пришел, несмотря ни на что, пришел и попросил выйти за него замуж. А Таннис согласилась… и наверное, у них бы получилась семья, там, за Перевалом.
Дом на берегу. Белый-белый песок, и камни тоже белые. Перламутр раковин, которые Таннис бы собирала… она училась делать из раковин цветы… или еще шкатулку можно украсить.
– Конечно, – соглашается кто-то, кто держит ее за руку. – Шкатулка – это красиво. Мне всегда хотелось иметь такую. Сделаешь?
Да. Она обещает, только нужно добраться до берега, на котором дом… и она научится варить кофе на песке, с кардамоном, корицей и толикой шоколадного порошка, как Кейрен любит. А он по субботам будет жарить кружевные блинчики.
Традиция такая.
– Конечно, – под ее пальцами чужая рука, с холодной рыхлой кожей, под которой прощупываются зерна сыпи, – именно так все и будет. Спи…
Нельзя.
Ложь…
– Что ты… – У нее получится встать, надо лишь отрешиться от фантазий и… подняться не дают.
– Таннис, это совершенно безопасно. Но тебе надо отдохнуть…
– Кейрен…
– Не думай о нем. Не надо…
…надо, если Таннис подчинится, то Кейрен умрет. И кто тогда будет жарить блинчики по субботам? Как она проживет без них? Без него? Он совершенно бестолковый и немного сумасшедший, но умеет смеяться.
И Таннис научил.
– Прости. – Кто-то другой, притворявшийся близким, наклонился и поцеловал Таннис.
Из его рта пахнет тленом.
Это потому что он мертв и очень давно. А мертвецы должны оставаться мертвыми. Это правильно. И не в силах справиться со сном, соскальзывая в
