Ночь – черное.
И тысяча один оттенок серого, который и позволяет верить, что мир объемен. Надо вставать.
Идти.
…куда?
Не слушать голос ее, она – ложь.
…просто ты боишься.
Да. Наверное…
…позволь мне забрать твои страхи…
Нет. Здесь и сейчас, в черно-белом мире каменных домов, труб, которые сами задыхались собственным дымом, гулкого прибоя и голоса, который заглушает иные голоса, он будет жить.
…зачем?
Просто жить.
…разве есть смысл?
Наверное, Олаф не знает, есть ли смысл. Осень вот есть, точнее была, и листья, которые падали на воду. Сама вода, тяжелая, мутная. Мусор на ней и ветер, который пробирался в старую баржу, подталкивая ее к пирсу. Порой он раскачивал колокол, и тот гулко вздыхал.
Есть зима, что началась со льда в старом ведре. Ветви можжевельника и сосны, которые он пытался сплести в венок, потому что на Перелом люди плели венки, точнее, их Перелом назывался иначе. А она, его женщина с волосами рыжими, как пламя, смотрела. И помогала, вплетала в его венки ленты.
Зачем ему смысл, когда есть ленты и она?
Она боится пламени и поэтому не соглашается провожать солнце, потому как считает, что солнце – все из огня…
…она ненастоящая.
Неправда, Олаф знает. От волос ее пахнет дымом, он много раз перебирал эти пряди, пытаясь понять, где прячется запах. Кожа ее сухая, и губы сухие, они трескаются. Олаф купил в аптеке на углу бальзам с пчелиным воском и губы мажет. Она же улыбается и пытается повторить…
Ее руки неловки. А у бальзама ежевичный привкус. Странно, что аромат другой, кажется, лемонграсса, но привкус ежевичный. И они вдвоем бальзам съедают.
Двое сумасшедших на старой барже.
…она лжет тебе.
…ты просто ревнуешь.
…я выше ревности.
…ревнуешь.
…лжет… забудет… бросит… женщины не умеют иначе.
…а ты?
У огня собственный запах. Сердце его – кедровое масло. И свитой – теплая корица… крупица кардамона, сладковатый иланг-иланг. И железная окалина, сдобренная дегтярной вонью.
У огня собственный голос, который Олаф не спутает с иным. В нем нежность и обещание покоя, которого он еще не так давно жаждал.
…она отвернется… они все отворачиваются и уходят… ты будешь несчастен.
У огня рыжие космы, что прорастают сквозь мостовую, вьются, не то поземка, не то лоза. Цепляются за мост, грозя обрушить, и соскальзывают. Они выпускают побег за побегом и уже карабкаются по стенам домов.
…уходи!
У огня сотня лиц, и все смотрят на Олафа.
А он улыбается, зная, что некуда отступать.
У огня тысячи рук, и каждая норовит прикоснуться. Рыжие пальцы с углями ногтей, перстни лавы и пламенная ласка, что плавит чешую.
Не побежит.
У него хватит сил шагнуть на раскаленную мостовую и, оскалившись, встать на пути огня. За ним – город, в котором слишком много дерева и людей.
…поиграем?
И она смеется, роняя искры… поиграет… пока есть еще время для игр.
Олаф не услышал, как захрустели, принимая тяжесть зеркального неба, опоры моста. За мгновение до того над его головой сомкнулись рваные крылья огня.
