– Король готовится. Он спешит. Я знаю, что этот… несуществующий проект увлек многих. Вы ведь в курсе, как это бывает? Видишь перед собой конкретную задачу и пытаешься решить ее, а последствия… ведь задача решена умозрительно. И вряд ли найдется кто-то, кто посмеет перейти от теории к практике.
– Намекаете на мои эксперименты? – Брокк слушал гул моторов и скрип корпуса, который был почти музыкой.
– Намекаю? По-моему, ясно указываю, – насмешка и прежнее хладнокровие. – Поверьте, мастер, новое оружие будет куда опаснее огня… хотя бы в силу своей избирательности.
– Король…
– Не применит его, пока будет возможность отступить. Вот только…
…взрывы.
Прилив. Подошедшая к поверхности жила, раздувшаяся от пламени, готовая прорваться сама по себе… Город, замерший над огненной чашей. Случись прорыв, успеет ли Стальной Король выпустить чуму?
– Это война, которой нет, – очень тихо добавил Инголф.
Молчание длилось долго, показалось, – вечность. И Брокк нарушил его первым.
– Бомбы не должны взорваться. Не во время прилива.
– Значит, вы тоже не верите, что Ригер был виновен?
– Был, – в этом у Брокка сомнений не оставалось. – Но не только он.
– Остаются двое. Смею полагать, меня вы из числа подозреваемых исключили? Впрочем, не отвечайте, но… сколько?
– Как минимум три. И нет, я вас не исключил.
– Тогда откуда такое доверие?
– Никакого доверия. – Он выдержал прямой взгляд Инголфа. – Вы чересчур много знаете.
– Связи…
Древний род, чьи корни давно переплелись с королевскими.
– Что ж, с моей стороны было бы неосмотрительно не воспользоваться вашим знанием… или вашими связями.
– Помилуйте, мастер, – к Инголфу возвращалась прежняя невозмутимость, – вам и самому грех жаловаться. Король вам доверяет.
– Не настолько, чтобы поделиться своими планами.
– Боюсь, настолько он не доверяет никому. А вы слишком… как бы помягче выразиться, чистоплюй.
– В отличие от вас?
– В какой-то мере упрек заслужен. – Инголф поднялся и надел пиджак. – В какой-то мере. Никто, и прежде всего Король, не хочет войны. Но если она начнется, псы не уйдут вслед за альвами. Этот мир принадлежит нам.
…мир. И небо, которое постепенно наливалось предгрозовой синевой. Раскаты грома доносились издали, заставляя немногочисленных пассажиров ежиться, озираться и отступать от иллюминаторов. Стюарды разносили обед и горячий чай, который многие сдабривали спиртным, впрочем не гнушаясь и бара кают-компании. Вспыхивали разговоры и сами собой гасли.
– Надеюсь, – Лэрдис оказалась рядом, присела и коснулась его ладони, – ты не настолько на меня сердит, чтобы прогнать сейчас.
Она выглядела бледной и растерянной.
И когда гондола в очередной раз вздрогнула под ударом ветра, Лэрдис прикусила губу.
– Я… – голос ее стал тихим, извиняющимся. – Не знала, что здесь будет так… жутко. Она ведь выдержит?
– Выдержит.
Брокка слушала не только она, даже шифровальщик, не отступавший от оптографа последней модели – такому и гроза не станет помехой, – повернулся к Брокку. И он, чуть громче, чтобы слышали все, сказал:
– Мы поднимаемся. И пройдем над грозовым фронтом. Волноваться не о чем.
Ему не поверили. И репортер, взопревший в теплой своей одежде, потянулся за котелком.
– Знаете, господа, – пояснил он, пусть бы никто не спрашивал объяснений, – мне вот подумалось, что если мы разобьемся, то случится спасательная экспедиция…
Он вертел шляпу в руке, мял плотный фетровый борт.
– И вот найдут нас… а я без шляпы. Как-то неуместно, не находите?
Его коллега шумно выдохнул и произнес:
– Мне бы ваши заботы…
А Лэрдис, наклонившись к самому уху, сказала:
– Забавные они…
