Короче говоря, обстановка на канале была творческая.
Завидев Ключевского, гости побежали к нему обниматься. Только адвокат остался на месте. Запустил руку в свой портфель, извлек бутылку коньяка и сказал через плечо:
– Ну-ка, мечи стаканы на стол.
– Погоди, сейчас будет скатерть, а то так уделаем…
– А мы разве не?..
– Ребята, – сказал Ключевский. – В городе пробки на девять баллов. Центр просто стоит. Места, куда можно легко добраться… Там шумно. А в правильное место, где не шумно, мы приедем часа через два. В общем, предлагаю начать прямо здесь, а дальше по обстоятельствам. Я подготовился. Что скажете? У нас тут все есть, уверяю.
– Главное, у нас есть мы, – сказал адвокат Страхов. – Пока еще. Надо ловить момент.
– И девчонки симпатичные, – сказал депутат Шугаев. – Надеюсь, ты не отправишь их по домам? Тем более пробки.
– Лично мне обстановка нравится, – сказал прогрессивный мыслитель Беленький. – Тут здорово. И от добра добра не ищут.
– Обстановка – внушает, – сказал трейдер Герасименко. – Я прямо родной завод вспомнил, чтоб ему ни дна ни покрышки.
– Вам разве не говорили?.. Это и есть завод. Кондитерская фабрика.
– Да знаем, знаем, девчонки твои все уши прожужжали, – усмехнулся Шугаев. – Они так гордятся… По-моему, даже обиделись, когда я не проявил особого восторга.
– Просто они, в отличие от нас, никогда не работали на заводе, – предположил Беленький. – Не знают, с чем это едят.
– Я не работал на заводе, – сообщил Страхов и со звонким чпоканьем выдернул пробку.
Подумал и добавил:
– Я работал с заводами. Это считается? И где стаканы, черт возьми?..
– Просто это кондитерская фабрика, – повторил Ключевский. – Девочки как представят, сколько тут делали вкусного… А вы скучные дядьки, начисто лишенные воображения. Да тут запах только в прошлом году окончательно выветрился! Вон те горшки – знаете что такое? Это чаны. Мы сейчас в шоколадном цеху. В чанах шоколад варили! Вы представьте!
– Производство-то вредное, – скучным голосом сказал Шугаев.
– Не вредное.
– А я тебе говорю – вредное.
– Это смотря в каком цеху.
– Производство вообще – дело вредное, – сказал Страхов, отодвигаясь от стола, на котором продюсер Аня и помреж Леночка расправляли скатерть. – Что гражданское, что уголовное…
– Чарли и шоколадная фабрика, – произнес Беленький нараспев и толкнул Ключевского в плечо. – Детские мечты, а?
– Да ну тебя, – сказал Ключевский.
– А вы обратили внимание, какой тут роскошный Лукич? – спросил Герасименко. – Черный! Мечта всей жизни. Интересно, кто его так…
– Покрасил?
– Долбанул по черепу.
– Уронили, наверное.
– Нет и еще раз нет, – заявил Беленький уверенно. – Я прямо вижу, как это было. Конец восьмидесятых. Перестройка и ускорение, журнал «Огонек», академик Сахаров выступает на съезде КПСС… И потомок врагов народа, пьяный вдупель пролетарий, врывается с кувалдой в партком шоколадной фабрики! И на глазах перепуганного секретаря, решившего, что вот и смерть его пришла, – хрясь!..
– Всегда говорил, что у тебя больное воображение, – сказал Шугаев и поежился.
– А вот и стаканы, наконец-то! – обрадовался Страхов.
– И колбаска! – обрадовался Герасименко.
– К столу, друзья, – сказал Ключевский.
Через час все были в дугу. Они пытались обсуждать какие-то серьезные вопросы, но это оказалось скучно. Гораздо важнее было вместе вспоминать. Наверное, повлияла обстановка. Стены шоколадного цеха будто подсказали: ловите момент, ребята. С кем еще поговорить про свою отчаянную молодость, сумасшедшие девяностые годы, как не с такими же! «А ты помнишь? Нет, а ты помнишь?»
Вскоре к столу подтянулись режиссер Митя и ведущий Дима.
– А девочки?.. – забеспокоился Шугаев.
Позвали и девочек.
К исходу второго часа разговоры приобрели смысл глубоко философский, а если хорошо прислушаться, отчасти даже метафизический.
