на столе посреди помещения был накрыт для меня скромный ужин, состоящий из холодной говядины, хлеба и кувшина с элем. Прислуживал за столом пожилой слуга, такой же кокни, судя по акценту, как и его хозяин. Последний, пристроившись в углу, засыпал меня множеством вопросов, касающихся нашей жизни с матерью. Когда я закончил трапезу, дядя приказал слуге, которого звали Енох, распаковать моё ружьё. Я обратил внимание ещё на два старых ружья с изрядно заржавевшими стволами, прислонённые к стене рядом с окном.
– Наибольшая опасность грозит со стороны окна, – пояснил дядя звучным, раскатистым голосом, плохо вяжущимся с его коротенькой пухлой фигурой. – Двери в доме надёжные – без динамита их не вышибить, а вот окна никуда не годятся. Эй, ты что делаешь?! – внезапно завопил он. – Не стой на свету и пригибайся, когда проходишь мимо решётки.
– Чтобы не увидели? – поинтересовался я.
– Чтобы не подстрелили, мой мальчик. Вот в чём загвоздка. А теперь присядь рядом со мной на скамеечку, и я всё тебе расскажу, потому как вижу, что парень ты надёжный и доверять тебе можно.
Попытка дяди подольститься ко мне выглядела неуклюже и со всей очевидностью свидетельствовала о том, что ему во что бы то ни стало необходимо было как можно быстрее завоевать моё расположение. Я уселся рядом с ним. Дядя достал из кармана сложенный газетный листок. Это была «Уэстерн Морнинг-ньюс» десятидневной давности. Чёрным заскорузлым ногтем он отчеркнул нужный абзац, в котором сообщалось об освобождении из Дартмура заключённого по фамилии Элиас, которому сократили срок за то, что он встал на защиту одного из тюремных надзирателей, подвергшегося нападению каторжников во время работ в каменоломне. Всё сообщение занимало буквально несколько строк.
– И кто же он такой? – спросил я.
Дядя приподнял изуродованную ногу и помахал ей в воздухе.
– Вот его метка, – сказал он, – и за это же он получил свой срок. А теперь он откинулся из тюряги и снова точит на меня зуб.
– А за что, собственно, он «точит на вас зуб»?
– Он хочет убить меня, чёрт неотвязный! Я точно знаю, что он не успокоится, пока не отомстит. Такой уж это человек, племянничек. От тебя у меня нет секретов. Он считает, что когда-то я его здорово кинул. Для пущей ясности предположим, что так оно и есть. Ну а теперь он со своими корешками открыл на меня форменную охоту.
– А кто они такие?
Дядюшкин бас неожиданно сменился испуганным шёпотом.
– Моряки, – сказал он, непроизвольно оглядываясь. – Я знал, что они объявятся, как только прочитал газету. И точно – пару дней назад гляжу в окно, а там трое морячков стоят и глазеют на мой дом. Вот тогда я и отправил письмо твоей мамаше. Они нашли меня и теперь поджидают его, чтобы расправиться со мной.
– Но почему же вы не сообщите в полицию?
Дядя отвёл глаза в сторону.
– От полиции никакого толку не будет, – заявил он, – зато ты, мой мальчик, можешь здорово мне помочь.
– Что я должен сделать?
– Сейчас объясню. Я собираюсь уехать отсюда. Видишь эти ящики? Все мои вещи подготовлены, осталось только упаковать. В Лидсе у меня есть друзья, и там мне будет безопасней. Не то чтобы совсем безопасно, но всё же спокойней, чем здесь. Я рассчитываю отправиться туда завтра вечером. Если до тех пор ты не покинешь меня, клянусь – ты об этом не пожалеешь. Кроме Еноха, мне некому помочь, но ты не волнуйся – завтра к вечеру всё будет готово. К этому же времени мне обещали прислать телегу. Мы с тобой, Енох и тот мальчишка Уильям как-нибудь довезём вещи до Конглтонской станции. Кстати, вам никто не встретился в окрестностях?
– По дороге со станции нас остановил какой-то моряк, – ответил я.
– Ах, я так и знал, что они следят за нами. Вот почему я велел тебе сойти с поезда на другой остановке и отправиться сначала к Перселлу, а не сразу сюда. Мы в блокаде, да-да, в блокаде – это очень подходящее слово!
– Там был ещё один, – сказал я, – с трубкой.
– Как он выглядел?
– Худое лицо, веснушки, фуражка с…
Хрипло вскрикнув, дядя вскочил с места.
– Это он! Это он! Он явился наконец по мою душу! Прости, Господи, меня, грешника! – И дядя начал лихорадочно метаться по всему помещению, перемежая скрип кожи со стуком дерева по полу. Было что-то по-детски трогательное в его огромной, лысой, как шар, голове, и я впервые ощутил в душе порыв жалости к этому человеку.
– Бросьте, дядя, – произнёс я успокаивающим тоном, – всё-таки мы живём в цивилизованной стране. Есть, в конце концов, закон, который поможет призвать к порядку весь этот сброд. Позвольте мне завтра поутру съездить в окружной полицейский участок – и я ручаюсь вам, что очень скоро всё будет в лучшем виде.
