потрудились связать дядю Стивена. Его просто толкнули в кресло и оставили в нём, а остальные тем временем позаботились прибрать к рукам весь наш арсенал. Страшная бледность покрывала дядино лицо. Его коротенькое грузное тело и абсурдный венчик окаймляющих лысину кудряшек странным образом контрастировали с окружающими его фигурами, исполненными примитивной мощи и угрозы.
Всего их было шестеро. Одного из них я сразу узнал по серьгам в ушах – это его мы встретили на дороге накануне вечером. То были ладно сложённые, мускулистые парни с потемневшими от ветра и загара лицами, по матросской моде украшенными пышными бакенбардами. В центре толпы, опираясь на стол, стоял тот самый малый с веснушками, которого я видел ночью на торфянике. Чёрный плащ, взятый из дому несчастным Енохом, всё ещё свисал у него с плеч. Внешне этот человек разительно отличался от прочих. Черты его выражали пронырливость, коварство, злобность и жестокость, а хитрые, всё подмечающие глазки светились неприкрытым торжеством при взгляде на распростёртого в кресле дядю. Внезапно он повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза, заставив впервые на своей шкуре ощутить смысл выражения «мурашки по коже от этого взгляда».
– А ты кто такой? – спросил он. – Отвечай, не то мы найдём способ развязать тебе язык.
– Я племянник мистера Стивена Мейпла и приехал сюда навестить его.
– Ах вот как! Ну что ж, желаю тебе и твоему дяде приятно провести времечко. А теперь за работу, парни, да поскорее – нам ещё до рассвета нужно вернуться на борт. Что будем делать со стариком?
– Подвесить его, как это делают янки, да ввалить шесть дюжин, – предложил один из матросов.
– Слыхал, презренный ворюга-кокни? Мы тебя до смерти запорем, если не вернёшь украденное. Где они, отвечай?! Я же знаю, что ты никогда с ними не расстаёшься.
Дядя сжал губы и покрутил головой. Страх на его лице мешался с упрямством.
– Не хочешь говорить? Ладно. Подготовь-ка его, Джим.
Один из матросов схватил дядю и грубо сорвал с него сюртук вместе с рубашкой. Он остался сидеть в кресле, обнажённый до пояса. Торс его был весь в жировых складках, мелко подрагивающих от холода и страха.
– На крюк его, ребята!
Вдоль одной из стен висело множество крючьев, предназначенных для копчёных окороков. Матросы привязали дядю за запястья к двум из них. Затем кто-то из матросов снял кожаный ремень.
– Бей пряжкой, Джим, – сказал главарь. – Пряжкой оно вернее!
– Трусы! – закричал я. – Как вам не стыдно истязать старого человека!
– Следующим на очереди будет молодой, если не заткнётся, – пригрозил предводитель, метнув в мой угол злобный взгляд. – Давай, Джимми, вырежи из его шкуры ремешок!
– Постойте! – крикнул один из матросов. – Дайте ему ещё один шанс!
– Да-да, – поддержали его остальные, – дайте старой швабре последний шанс!
– Если вы разнюнитесь, ничего не получите, – отрезал главарь. – Выбирайте что-то одно. Либо мы выбьем из него правду, либо можете заранее забыть о том, ради чего мы все положили столько сил и трудов и что сделает всех и каждого из нас джентльменами на всю оставшуюся жизнь. Третьего не дано. Так что прикажете делать?
– Пускай получит своё! – хором закричали все, больше не колеблясь.
– Тогда все в сторону!
Тяжёлая пряжка ремня со свистом разрезала воздух, когда Джим несколько раз взмахнул им на пробу. Но прежде чем первый удар упал на него, дядя в отчаянии взмолился:
– Отпустите меня, я этого не перенесу!
– Скажи сначала, где они?
– Я покажу, если отпустите.
Они развязали носовые платки, которыми дядя был привязан к крючьям, и спустили его на пол. Первым делом он натянул на свои жирные округлые телеса сорванную одежду. Матросы окружали его тесным кольцом. На смуглых лицах явственно читалось нарастающее возбуждение и живой интерес.
– Только без обмана! – угрожающе молвил веснушчатый. – Ежели попытаешься нас надуть, мы тебя на кусочки изрежем. А теперь говори! Где они?
– В моей спальне.
– Где это?
– Наверху.
– В каком месте?
– В углу дубового ларца рядом с кроватью.
Матросы ринулись к ведущей на второй этаж лестнице, но окрик главаря заставил их вернуться.
