Цветок Трех Миров

медведь.

– Нет, Ворчало! Умоляю: в эту последнюю минуту не льсти им и не оскорбляй нас! У них инстинкты – у нас мечта! – строго отозвался король.

Его голос дрожал. Он касался то вандейковской бородки, то серьги в ухе. Управляя автобусом, монарх ухитрился достать рапиру. Она была гибкой и легкой, с защищавшей руку чашечкой. На клинке были заметны следы ржавчины, от которых всеми силами старались избавиться, а ножны были явно самодельными, не королевского достоинства, из расщепленных бамбуковых реек.

Впереди был крутой поворот. Было очевидно, что «Спринтеру» в него не войти. Автобус съехал с асфальта и, уткнувшись носом в дерево, застыл. Ворчало рванулся из «Спринтера» через открытую дверь. Берсерки успели подбежать чуть раньше.

– Мессалина, шныров нет! Здесь одни миражисты! – крикнул один из берсерков, заглядывая в салон.

Боевая ведьма была еще у универсала. Рядом с ней покачивались растворенные. Эльбы шпорили их болью и удовольствием, заставляя растворенных дергаться и вскидывать руки. Казалось, кукольник еще не разобрал нити. Лицо ведьмы перекосилось от досады. Она даже укусила себя за руку.

– Им же хуже. Этих нас не просили оставлять в живых. Информацию, куда делись шныры, я считаю из их мозга.

Берсерк отбросил арбалет и вытащил варяжскую секиру.

– Давно мечтал ее испытать. А то все бегаешь по городу с жалким топориком, – пробормотал он.

Ворчало заворчал и оскалился. Тяжелая монтировка столкнулась с секирой. Край секиры обломился, оцарапав Ворчале руку. Медведь лизнул ранку, а еще спустя мгновение монтировка ударила берсерка по ключице, и тот со стоном повалился в кусты.

Тем временем король Карл, изящно уклонившись от арбалетного болта, зацепившего ему опереньем щеку, ловким движением отбросил ножны и сделал выпад. Берсерк, успевший отбросить арбалет, но не успевший дотянуться до топорика, был пронзен насквозь.

– Мадам, вы можете удалиться! – высвобождая рапиру, великодушно сказал Карл.

Мессалина Петровна ухмыльнулась. Она была тощая, ломко-высокая, с низким лбом и густыми смыкавшимися бровями. У нее на шее в двойном плотном пакете билось сердце. Чье это было сердце – человеческое или нет, – определить было невозможно, но совершенно точно сердце было живое, с оборванными синеватыми сосудами.

– Это ты удалишься! – сказала Мессалина Петровна и вцепилась в пакет с сердцем ногтями.

Карл Английский пошатнулся, сделал заплетающийся шаг и с недоверчивым ужасом взглянул на свою грудь. Побледнел и, пытаясь встать, упал на одно колено. Ведьма не сводила с него злобных маленьких глазок. Казалось, она пьет из него жизнь.

– Страшно умирать? – спросила она.

Карл с усилием поднялся, опираясь на согнувшуюся рапиру. Лицо его выражало муку и одновременно радость.

– Монархи не умирают! Монархи уходят в небо по звездной дороге, – сипло произнес он и опрокинулся лицом вперед. Прежде чем он упал, рапира, которую он так и не выпустил, сломалась.

Ворчало бросился к нему. Перевернул. Открытые глаза Карла смотрели в небо. К влажным губам пристала хвоя.

– Теперь твоя очередь, большой миражист! Умри! – обратилась Мессалина к Ворчале и повторно сжала ногтями сердце в пакете.

Медведь, вскинув голову, мрачно смотрел на нее. Потом отпустил Карла и поднялся. Он стоял, наклонив вперед голову, и было видно, как он силен и грозен. В одной руке у Ворчалы была монтировка, в другой – сломанная рапира Карла.

– Ты еще жив?! Как?! – взвизгнула Мессалина Петровна.

Она отступила на шаг. Вцепилась в сердце в пакете так, что он прорвался.

– Взять его! – приказала она растворенным.

Растворенные двинулись в атаку. Женщина продолжала улыбаться. Один мужчина непрерывно жевал. У другого закатились глаза. Прежде чем растворенные добрались до Ворчала, тот по рукоять вонзил в висевшее на шее ведьмы сердце в пакете сломанную рапиру короля. Вонзил по рукоять, сразу пронзив два сердца – и то, что в пакете, и сердце самой Мессалины.

Схватившись за рукоять рапиры, Мессалина начала медленно сползать.

– Догадался, – прохрипела она. – Почему ты не умер? Я же убила тебя!

– Твоя магия действует на человека. А я медведь! – сказал Ворчало и с монтировкой бросился на растворенных.

Монтировка успела подняться и опуститься всего несколько раз. У одного из растворенных повисла рука, другой пошатнулся и упал, но хохочущая женщина с неженской силой вырвала монтировку из пальцев миражиста. Упавший растворенный вцепился ему в ногу, дернул, и медведь исчез под сомкнувшимися над ним телами.

Некоторое время куча копошилась на земле, а потом женщина поднялась. На плечах у нее, запустив в мозг пальцы-корни, восседал обмотанный бинтами карлик. Женщина больше не хохотала. В правой руке она держала нечто похожее на капустный кочан. У кочана было перекошенное и смятое человеческое лицо. С недоумением взглянув на то, что было у нее в руке, женщина отшвырнула голову.

– Что это? Мокрый хлеб… ненавижу мокрый хлеб… – пробормотала она и, спотыкаясь, пошла вдоль шоссе. За женщиной потянулись и мужчины, один из