груди. Убрала пачку салфеток, шарфом закрутила вокруг шеи длинную косу, которую любила носить именно так, и быстро догнала остальных.
Сашка определил по карте, что Невский проспект им не нужен. Кондратьевский совсем в другую сторону, однако досадно было оказаться в Питере и не прогуляться по Невскому.
– Собьем бериков со следа! А заодно и разомнемся! – предложил Сашка и бодро двинулся по Невскому.
Временами он будто случайно касался то трубы, то почтового ящика, то угла какого-нибудь дома, и всякий раз «хоккеисты» отмечали это место особым знаком. Ставили на проверку. Когда это стало ясно, к стенам стали прикасаться уже все десятеро, что очень усложнило «хоккеистам» работу.
– Пока по Невскому из конца в конец пройдем, они у нас костьми лягут! – прошептал Макар и похлопал по колену статую мраморной женщины рядом с суровым швейцаром, застывшим у входа в гостиницу.
– Как жизнь, брат? Работаешь! Ну работай! – сказал он швейцару, а Сашке шепнул: – Интересно, как берики выкрутятся? На глазах у швейцара будут тетю помечать?
«Хоккеисты» выкрутились просто. Один остановился рядом с мраморной женщиной, а другой, вежливой улыбкой отодвинув швейцара, сделал фотографию на телефон.
Рузя с Настой, никем пока не замеченные, шли по противоположной стороне Невского. Рузя нес дракончика за спиной в рюкзаке. Гастрафет поначалу спал, убаюканный ходьбой, а потом проснулся и стал ворочаться.
– Молодой человек! У вас кошка вылезает! – нагнав их, сообщила Рузе какая-то сердобольная женщина.
Она стала помогать завязывать рюкзак, и тут из него высунулась узкая морда.
– А-а-а! Это не кошка! Кто это? – прохрипела женщина.
– Удавчик! Не ядовит и очень мил! – пояснила Наста и затянула шнурок.
Дразня следящих за ними берсерков частыми поворотами в многочисленные переулки, десятка прошла треть Невского. Здесь произошло чудо. С Алисой попытались познакомиться. Молодой человек – худощавый, с признаками легкой творческой растрепанности – обернулся к ней, когда Алиса стояла на пешеходном переходе, ожидая зеленого человечка, и начал:
– Скажите, пожалуйста…
– Пожалуйста! – мрачно сказала Алиса.
– Я только хотел…
– Хотеть не вредно.
– …дорогу спросить!
– Вот дорогу и спроси! Дорога, ау! Тебя спрашивают!
Молодой человек попятился.
– Куда вы, юноша? А с дорогой поговорить?
Однако тот уже удирал. Алиса победно приосанилась. Ларе эта сцена очень не понравилась, причем по своим причинам.
– Слушай! – сказала она Лене, прыгая по белым полоскам перехода. – Познакомиться пытались с ней! Понимаешь: с ней! И когда! В шесть семнадцать утра! Со мной никогда не знакомились в шесть семнадцать утра!
– Он же дорогу спрашивал, – примирительно заметила Лена.
– А у меня не мог спросить? Знаю я таких «дорогоискателей». Вначале дорогу ищет, потом спросит про ЗАГС и выяснит, с собой ли у тебя паспорт, потом сделает тебя матерью троих мальчиков и уедет в Кишинев.
Лена рассмеялась:
– Почему в Кишинев?
– Да так… Все трехмальчиковые папы едут в Кишинев.
– Тебе завидно, что ли? Или он тебе понравился? – удивилась Лена.
– Да чихать мне на него! Но познакомиться пытались с ней, а не со мной! Не со мной!!! – повторила Лара.
Сашка свернул в переулок, привлекший его вывеской со скрещенными вилкой и ложкой.
– Кто тут с голоду умирал? – спросил он.
Кафе помещалось недалеко от Невского – шагах в ста. Примерно на середине между Невским и вывеской были открытые ворота, перегороженные громадным контейнером для строительных отходов. На стенке контейнера белой краской было крупно написано: «ВОР! Остановись!». Макар застыл, пытаясь сообразить, что можно украсть в мусорном контейнере.
Кафе было хорошее. Пюре и чай стоили доступно, а хлеб можно было брать вообще бесплатно. Сашка съел двойное пюре и три куска хлеба. Но абсолютный рекорд остался за Макаром. Он уничтожил три двойных пюре и девять кусков хлеба. Даня зачем-то выпендрился, купил кисель, выхлебал его ложечкой, после чего обнаружил на дне утонувшую муху. Другой бы раскричался, но Даня только печально вздохнул и похоронил муху в солонке, закопав ее ложечкой.
