воображения не хватило поверить. Но с тех пор оно, хвала Магистрам, порядком отросло. Я правильно понимаю, что событий, которые случились после вашего появления, в этой реальности никогда не было? А все присутствующие ничего не забыли, потому что находились рядом с вами, в самом эпицентре перемен? И теперь для нас верны обе версии сразу? Включая ту, которую нам еще только предстоит узнать?
– Как же приятно иметь дело с человеком, который понимает тебя с полуслова! – улыбнулся Гэйшери. – За что вас люблю: всегда ловите на лету и сразу отправляете в пасть. Но большинство событий, оставшихся в вашей памяти, все же имели место. Вы же не знали, что этот человек исчез, поэтому делали все, что действительно делали. Вели поиски, разговаривали с подозреваемыми, искали древнюю рукопись, ловили хулиганов, писали в газету, или чем вы там еще занимаетесь в этом своем смешном тайном обществе… в смысле сыскном агентстве. Неважно. Факт, что отменились только последние поступки этого человека. Все, что произошло при его участии за последние два дня.
– То есть рукопись я все-таки нашел? – взволнованно спросил Шурф.
Кому что, а голому – баня, так в подобных случаях говорят.
– Нашли, наверное, – равнодушно ответил Гэйшери. – Ну или потом найдете, благо помните, где искать. Я не знаю деталей. Извините, но они всегда были мне неинтересны. Мне подавай самую суть.
– То есть леди Атисса на Темной Стороне не исчезла? – спросил я. – И Корва там навсегда не остался? И леди Шумана жива?
– Вероятно, – Гэйшери пожал плечами. – Вам лучше знать, что именно он натворил. Вернее, чего не смог натворить по причине отсутствия.
– Это было невероятно красиво, – вдруг сказал леди Сотофа. – И кажется, я поняла, как это делается. Хотя не уверена, что повторю с первой попытки…
– С первой попытки я и сам не повторю, – усмехнулся Гэйшери. – Для этого нужно особое вдохновение, – и, подмигнув мне, добавил: – И очень сильное желание пустить пыль в глаза! Вам хотя бы понравилось? Я только ради вас старался. Ну и чуть-чуть ради себя.
– Понравилось – не то слово, – честно признался я. – Действительно лучшие в Мире качели. И ослепительная звезда… Хотя по сути я так ни хрена и не понял. Но это как раз неважно. Мне еще раз пятьсот объяснят, и я смогу сделать вид, будто начинаю догадываться. А потом на что-нибудь отвлекусь.
– Я тоже не поняла, – сказала Базилио. – Когда тебе будут пятьсот раз объяснять, позови меня, пожалуйста. Я тоже послушаю. Ладно?
– На самом деле это только на практике осуществить сложно, а в теории очень легко, – утешила ее леди Тайяра. – Сейчас выведу формулу преобразования реальности методом отложенного вычитания одного или нескольких компонентов, и ты все сразу поймешь.
Она взяла один из листов бумаги, ворох которых окружал ее плотным кольцом, и принялась что-то писать, Базилио уткнулась носом в ее записи, а я инстинктивно отодвинулся, чтобы нечаянно не увидеть даже короткий обрывок обещанной формулы. Вот что гарантированно свело бы меня с ума.
Вынужден признаться, что в финале этого дурацкого, бесконечно длинного и каким-то непостижимым для меня образом отчасти отмененного дня я совершил обычную роковую ошибку: отправился в спальню, разделся и лег в кровать. Думал, что накопившаяся усталость объединит усилия с тремя стаканами вина, и уж вместе-то они меня одолеют. В смысле усыпят. Полный провал: оказавшись под одеялом, я тут же принялся ворочаться с боку на бок, тщетно пытаясь разогнать по темным углам бессознательного воспоминания о недавних событиях. Бессознательное отчаянно сопротивлялось, и его можно понять. Кто же в здравом уме такой ужас к себе в темный угол пустит.
Проворочавшись примерно час, я поднялся, накинул домашнее лоохи, прихватил одеяло и отправился на крышу в надежде, что предрассветный осенний холод, твердая черепица и вынужденно неудобная поза мигом меня усыпят. Метод надежный, проверенный, сразу мог бы им воспользоваться, просто вставать было лень.
На крыше сидели двое. Я сперва не разобрал, кто именно, только удивился: вроде бы, все давно разошлись. Неужели передумали и вернулись? Тоже, что ли, мучаются бессонницей, как я?
Потом парочка одновременно обернулась, и оказалось, что один из них Гэйшери, но в этом как раз ничего удивительного, он же полдня продрых. А вот что рядом с ним сидела Меламори, это вышел знатный сюрприз. В первый момент я подумал, она вернулась по-настоящему, наяву, целиком, но потом по привычке посмотрел на нее боковым зрением и увидел, что контур ее силуэта не просто мерцает, как у обычных сновидцев, а натурально сияет, как будто она проглотила фонарь.
– Ты решила увидеть во сне Ехо и нашу крышу? – спросил я. – И правильно. Чем ты хуже разных посторонних сновидцев из не пойми каких далеких реальностей. Можешь ведь, когда хочешь! Давно было пора.
– Вообще-то мне строго-настрого запретили использовать этот метод, – сказала Меламори. – Он слишком простой и грубый. И среди настоящих мастеров, что тубурских, что уандукских, считается низким стилем: так может почти любой дурак. Зато легко, приятно и увлекательно, а значит, большой соблазн для начинающих. Мои буривухи считают, что если я хочу научиться чему-то стоящему, не следует идти по самому простому пути. Они, конечно же, правы, это я и сама понимаю. Но я никогда не была образцовой студенткой. На то и учительские запреты, чтобы их нарушать. Тем более, что присниться тебе по правилам у меня по-прежнему не получается. Ты что, вообще никогда не спишь?
– Изредка, короткими урывками, подскакивая от каждого шороха, чокнусь скоро от жизни такой, – пожаловался я, усаживаясь рядом с ними. Спросил: – Я не помешал? – и тут же добавил: – Хотя если помешал, все равно хрен уйду.
– Вот это правильный подход! – одобрил Гэйшери. – Я с самого начала говорил, что вежливость вам не к лицу.
