– Так не пойдет. Какое свинство! Отдайте мое сердце, эй!
Гэйшери расхохотался:
– Все-таки вы непрошибаемо вежливый! Но я тоже буду скучать. Причем сильнее, чем вы. И уж точно гораздо дольше. Вы быстро на что-нибудь отвлечетесь и будете вспоминать меня раз в полгода, как забавное приключение, а мне отвлекаться не помогает. Я большой, в меня все помещается, и еще место остается, сколько не натолкай. Кстати, чуть не забыл сказать самое главное: было очень здорово получить от вас собственное Благословение. Давно меня никто на такие глупости не вдохновлял! Но мой вам совет: с другими людьми пока воздержитесь. Такое счастье не каждому по зубам.
С этими словами Гэйшери поднялся, но вдруг наклонился к самому моему уху и прошептал: «Рад, что у тебя получилось все исправить», – и исчез прежде, чем я успел переспросить, что именно у меня получилось, о чем вообще речь.
Я решил, что подумаю об этом утром. А еще лучше, восемьсот тысяч лет спустя.
Насколько нелепым у нас вышло расследование дурацкого заговора, настолько легко и приятно оказалось разбираться с его последствиями в обновленной стараниями Гэйшери реальности.
Наутро в кабинете Джуффина рыдала леди Атисса, причем не столько по невесть куда исчезнувшему любовнику, сколько потому, что ей теперь в одиночку за все отвечать. Больше всего на свете она боялась, что муж узнает о ее общественной деятельности, в смысле, об оскверненной подписанием петиции семейной гостиной, и сбежит от позора на самый дальний край Мира. Например, к дочке, в Арварох.
Воспользовавшись отчаянным положением леди Атиссы, шеф предложил сделку: он аккуратно изымает из ее памяти Благословение Гэйшери и отпускает с миром, похоронив компрометирующие ее материалы расследования в самом неприступном из сейфов. Леди Атисса сразу же согласилась, и это большое облегчение: с такой кашей в голове, как у нее, действительно лучше никого не благословлять.
Нумминорих ходил, не касаясь земли – не нарочно, как столичные модники, а просто иначе не мог. И стесняться, похоже, перестал окончательно. До моего нахальства ему было еще далеко, но он нагонял меня семимильными прыжками. Все-таки участие в нелепых древних мистериях идет на пользу. Был бы знахарем – прописывал бы всем подряд.
Мелифаро, Кофа и Кекки сперва насели на шефа с расспросами, куда на самом деле внезапно подевался главный виновник переполоха, и не надо ли хорошенько его поискать. Ну или наоборот, помочь закопать поглубже. Джуффин делал страшные глаза и объяснялся такими туманными намеками, что я бы на их месте чокнулся. Но у этих троих острый аналитический ум и немалый житейский опыт, так что в итоге они решили, будто Старшего Магистра Ордена Семилистника Аграму Мори тихонько, по-семейному грохнул сэр Шурф, чтобы не разводил смуту в Ордене. Это, ни разу не высказанное вслух, но явственно повисшее в воздухе объяснение устроило всех, включая самого Шурфа. Вернее, даже начиная с него. Орденские старики, отлично умеющие читать повисшие в воздухе объяснения, окончательно поняли, что с новым Великим Магистром шутки плохи, и некоторые официально попросили об отставке, а остальные просто старательно сделали вид, будто их нет в Иафахе и вообще нигде. Очень вовремя: Шурфу сейчас было совсем не до Ордена. Его занимали исключительно научные дискуссии вокруг найденного им фрагмента книги принца Аллоя, Время от времени он среди ночи врывался в мой дом, чтобы рассказать о ходе работы над уникальным текстом, и выглядел натурально маньяком. Очень счастливым маньяком, а это главное. То, что нужно ему больше всего.
Что касается меня, я наконец-то как следует выспался. И потом продолжал в том же духе, изо дня в день. Причем защитный барьер от Безмолвной речи мне так и не понадобился. Секрет счастья оказался прост: каждый раз перед сном я добывал из Щели между Мирами горький эспрессо в белом картонном стаканчике, каким угостил меня напоследок Гэйшери, и этот напиток неизменно действовал на меня как снотворное. Первые шесть часов разбудить меня было абсолютно невозможно, а потом – как повезет.
Поначалу я каждый день ходил к дому леди Шуманы Тамайхуни – просто чтобы на нее посмотреть. Это зрелище совершенно меня завораживало: ну надо же, живая! Учеников принимает, хлопочет по дому, что-то читает, сидя у окна. Облик я, конечно, всякий раз изменял до полной неузнаваемости, но сэр Кофа Йох, которого не проведешь, однажды прямо спросил, не влюбился ли я ненароком? И если да, есть отличные отворотные зелья, куманские, а значит, совершенно безвредные, он может порекомендовать продавца, потому что связываться с леди Шуманой Тамайхуни – та еще радость, лично он не всякому врагу этого пожелал бы, приберег бы для самых ненавистных, как смертное заклятие Туирриба. Не знаешь, что это такое, сэр Макс? И не надо. Редкая дрянь.
Пришлось импровизировать на ходу: якобы среди учеников леди Шуманы я заметил одного сновидца, теперь надо разобраться, случайно он эту школу во сне увидел, или ходит туда на постоянной основе, изо сна в сон. Кофа тут же поскучнел и отстал. Про сны и сновидцев ему совсем неинтересно сплетничать. Бессмысленная с его точки зрения суета.
После того, как я случайно встретил в городе леди Лаюки, и она прошла мимо, очень сухо кивнув на ходу, словно мы не вспоминали недавно нашу старую дружбу – а мы и не вспоминали, просто повода не нашлось, леди Атиссе, у которой неизвестно куда сгинул любовник и верный соратник в борьбе за аристократические привилегии, было не до ворожбы в замке Рулх – я решил, что история о дурацком заговоре для меня завершена окончательно. Из Лаюки получилась отличная точка, большая, красивая, с тяжелым характером, для такого дела – в самый раз.
Но я, конечно, ошибался. Понял это, только увидев на площади возле Мохнатого Дома Корву Блимма. Он явно не собирался ко мне заходить, просто стоял и смотрел на мой дом с таким потерянным видом, что я не смог это вынести. Ясно же, что некоторые события полностью забыть невозможно, сколько
