«На месте убийства, – любезно повторил Нумминорих. – Скорее всего, убийства, точно пока не знаю. Но леди Шумана Тамайхуни мертва. Сэр Джуффин не отвечает на зов, видимо, ведет какие-то важные переговоры и поставил защитный барьер. Поэтому я послал зов тебе. Извини, если оторвал от важного дела».
– Да ни от чего ты меня не оторвал, – сказал я вслух, мысленно аплодируя своему автопилоту, который, пока я внутренне мычал и блеял, пытаясь произвести на свет хоть одну дельную мысль, скомандовал: «Хочу оказаться в доме леди Шуманы Тамайхуни рядом с Нумминорихом», – и сделал шаг.
Оглядевшись по сторонам, я обнаружил, во-первых, стены, обитые сверкающей тканью, во-вторых, пол, облицованный баснословно дорогим урдерским синим камнем, в-третьих, лежащую на этом полу кудрявую женщину с искаженным чудовищной гримасой лицом, а в-четвертых, полное отсутствие Нумминориха. Впрочем, буквально секунду спустя он появился – снял укумбийский плащ-невидимку и сказал:
– Вот он я. Когда я вошел, все уже так и было. Я ничего не трогал, сразу послал зов сэру Джуффину. А потом тебе.
– А зачем ты вообще сюда пришел? – спросил я. И тут же сам догадался: – Шел мимо, почуял запах смерти?
– Это хорошая версия, – вздохнул Нумминорих. – Может, так и надо было сказать. Но я нарочно сюда пробрался. Чтобы исследовать дом, где Кекки нашла копию рукописи. Я же теперь знаю запахи многих людей, замешанных в истории с петицией. Подумал, имеет смысл проверить прямо сейчас, пока я их хорошо помню: вдруг кого-нибудь опознаю?
– Ясно, – кивнул я. – Решил сам провести расследование, пока шеф мается какой-то непонятной херней и только понапрасну теряет время. Это, конечно, только кажется, будто он мается и теряет, но иллюзия вполне убедительная, лет десять назад я бы сам так решил. А ты крут.
– Да ладно тебе. В чем тут крутость? – удивился Нумминорих.
– Делать по-своему это всегда круто. Даже если в итоге выходит вот так. Собственно, особенно если так! Ты очень вовремя сюда сунулся. Ее бы, наверное, еще долго не обнаружили. Вроде Кекки говорила, леди Шумана сейчас живет одна, даже приходящих слуг не заводит, наглядно демонстрируя легкость и простоту ведения домашнего хозяйства при помощи магии. А ученики вряд ли стали бы поднимать тревогу после первого же пропущенного занятия. Подождали бы пару дней. Ну и как, ты унюхал кого-нибудь знакомого?
Нумминорих сделал такое специальное лицо, с каким, наверное, привык рассказывать своим детям страшные сказки: «И вот тогда из старинного замка вышло чудовище!» Но сказал при этом:
– Здесь совершенно точно недавно побывал сэр Корва Блимм. Уже после Кекки: его запах гораздо сильней.
Лучше бы уж чудовище, честное слово. Только Корвы мне сейчас не хватало. И рифмы «любовь-кровь».
Крови, впрочем, не было. И вообще никаких следов насилия. Ни единой царапины, ни синяка. Только искаженное мукой лицо жертвы. Значит, или яд, или магия. Впрочем, одно другому не мешает. Поди без магии приготовь мало-мальски пристойный яд.
– По-хорошему, сюда надо было звать не меня, а Кофу, – сказал я. – Но это дело поправимое.
Сэр Кофа Йох появился сразу, как только узнал, в чем дело. Он терпеть не может ходить Темным путем, но смерть леди Шуманы оказалась достаточно важным событием, чтобы засунуть свои предпочтения в специально отведенное для этого место. На нас с Нумминорихом Кофа даже не взглянул, не задал ни единого вопроса, сразу опустился на колени рядом с телом и застыл, как каменное изваяние. Наконец встал и сказал каким-то чужим, глухим, тусклым голосом:
– Совсем плохо дело, мальчики. Это заклятие Туирриба. Редкая дрянь, причем во всех смыслах. Его сейчас мало кто знает. И хвала Магистрам. Я бы тоже не знал, если бы не руководил Правобережной полицией в Смутные Времена, тогда всякого можно было насмотреться. Видите, какое у нее лицо? Человек, пораженный этим заклинанием, умирает в ужасных муках, совершенно, на мой взгляд, излишних. Никакого проку в предсмертных страданиях нет. На моей памяти даже отъявленные злодеи применяли заклятие Туирриба редко, приберегали для самых заклятых врагов, а Лойсо Пондохва строго запретил своим людям его использовать, он считал заклятие Туирриба недостойным оружием, которое оскорбляет саму смерть. Не представляю, кто мог так сильно ненавидеть Шуману. Она всем нравится… Нравилась. Но, выходит, чего-то важного я о ней не знал.
– А насколько это заклятие доступно технически? – спросил я. – Надо быть каким-то особо великим мастером?
– Да не то чтобы, – поморщился Кофа. – Скорее, великим знатоком редких заклинаний. А так-то ничего особенного, сорок восьмая ступень Черной магии плюс пятидесятая Белой. Такое усилие даже сейчас многим доступно, а в Эпоху Орденов – практически всем.
– Здесь недавно был сэр Корва Блимм, – сказал Нумминорих. – Перед ним Кекки – ну, это вам и без меня известно. До Кекки были еще разные люди; кажется, я их не знаю. А между Кекки и сэром Корвой, если верить запахам, никого.
– Ерунда какая-то получается, – сердито сказал Кофа. – Зачем Корве убивать Шуману? Да еще и так жестоко. Что бы ни случилось, а она его единственный близкий друг.
«Так именно поэтому, – мрачно подумал я. – Чтобы жизнь сахаром не казалась. Вообще никому».
– Ну, не следует забывать, что существуют разные средства защиты от нюхачей, – вздохнул Нумминорих. – Их когда-то было великое множество, наверняка и сейчас можно добыть, или самому приготовить. Все-таки весь город знает, что в Тайном Сыске есть я. Так что вполне может быть, после сэра Корвы приходил настоящий убийца. Или до, или вместе. Но учуять его я не могу.
