Она мрачнеет, глаза у нее как будто проваливаются в глазницах.
— Мне надо идти, — говорит она. — Мы нарушаем первое Правило: не ходить группами меньше трех человек — одиночество запре…
— Я знаю, что говорится в Правилах. Забудь о них на секунду, хорошо? — я делаю к ней шаг и начинаю говорить мягче. — Мне там было жутко. Мне ты можешь рассказать, Клэр. Что случилось с Ученым?
На мгновение у нее в глазах вспыхивает свет.
— Он ведь не покончил с собой, верно? — нетерпеливо спрашиваю я.
Что-то в ней наконец поддается. Она расслабляется и открывает рот, чтобы начать говорить.
За нашими спинами раздается пение, восхваляющее солнечный свет, и благодать, и новый замечательный день. Строй деревенских девушек с тяжелыми корзинами белья в руках появляется из-за поворота. Девушки удивленно останавливаются, завидев меня на мостках.
Я разворачиваюсь. Клэр нет. Я пытаюсь высмотреть ее среди деревьев, но не вижу ни малейшего движения.
— Клэр?
Она исчезла.
Я разочарованно прохожу мимо строя девушек с бельем. Они склоняют головы и растягивают губы, демонстрируя зубы в подобии улыбки. Даже худшие из моих притворных улыбок выглядят более естественными.
—
Некоторые из них уже закатали рукава и готовятся погрузить мокрую одежду в ручей. Я вижу голую кожу и уродливый стянутый шрам на внутренней стороне предплечья одной из них. Это толстые вспухшие полосы в форме буквы X — две широкие бледные линии, похожие на двух пиявок. Я готов уже не обратить на это внимания и пойти дальше, но тут замечаю такой же у другой девушки. Вернее, два таких же.
Я останавливаюсь. Смотрю на шрамы. Понимаю, что это. Понимаю, что сделали с девушками.
Их заклеймили.
Девушка ловит мой взгляд и быстро опускает рукав, чтобы прикрыть шрам. Но только левый, правый все еще закатан выше локтя. Но на правой руке тоже есть метка. На этот раз не шрам от ожога, а странная татуировка:
— Как тебя зовут, — спрашиваю я.
Она вздрагивает от звука моего голоса и застывает как вкопанная. Все остальные тоже застывают.
— Доброе утро, господин, — говорит она, улыбаясь в землю. Ее голос слабеет от страха.
— Как тебя зовут? — спрашиваю я так мягко, как только могу.
— Нам не положено говорить с тобой, — отвечает она, нахмурясь.
— Почему нет? — я стараюсь говорить спокойно и уверенно. — Только твое имя. И все. Как тебя зовут?
— Дебби, — бормочет она, помолчав.
— Дебби, — повторяю я, и она подпрыгивает, услышав свое имя от меня, — что это?
Она поднимает глаза и видит, что я указываю на татуировку.
— Это моя Метка Отличия, — отвечает Дебби, опустив глаза.
— Что такое Метка Отличия? — спрашиваю я.
Но она не отвечает. Выбившиеся из прически пряди волос дрожат на ветру.
— Что такое? — спрашиваю я. — Почему ты не…
— Оставь ее в покое.
Все пораженно охают и опускают голову еще ниже. За исключением девушки, которая это сказала. Она смотрит прямо на меня. Я вижу в ее глазах страх. Но за страхом есть что-то еще. Что-то твердое, как камень, несгибаемое. Но только на мгновение. Затем она опускает голову и смотрит на землю.
Я пристально смотрю на эту девушку. Она самая высокая в группе, но и самая худая. Ее нос и щеки покрыты россыпью веснушек. Но не это в ней самое заметное, а левое предплечье. Там четыре крестообразные метки. Жестокие уродливые метки, будто металлические инструменты вспахали ее кожу.
Потом она снова поднимает глаза и встречает мой взгляд. Без застенчивости. Без стыда.
Вместо этого я замечаю робкую, несмелую искорку… надежды.
— Что это? — спрашиваю я, указывая на метки.
