– Пожрать есть у кого-нибудь? А то кишки к позвоночнику прилипли.
Марьяна дала ей бутерброд, Римма с жадностью на него накинулась. Арамис сам хотел к ним подойти, посмотреть, что они обсуждают, но повременил. Он отметил, что спасенной прозвище подходит больше имени: Римма – что-то величественное, высокое, другое дело Рикки – вертлявый мангуст, подросток с гиперактивностью.
Нико скрестил ноги и, высунув кончик языка, принялся рисовать. Его пальцы отвыкли от ручки, а может, бывший репортер никогда не умел ни рисовать, ни составлять внятные схемы помещений. То и дело Дым отбирал ручку, ставил метки, делал надписи, что-то шепотом комментировал, словно сам с собой разговаривал. Рикки поглядывала из-за его плеча и пока молчала. Троицу облепили остальные, Арамис посчитал, что хоть кто-то должен обеспечивать безопасность, к тому же он отлично понимал лес, и лес его любил, давал нужные подсказки.
По облачному небу пролетела встревоженная стая ворон, заглушая карканьем остальные звуки. Казалось, что лес замер, прислушиваясь к вороньему граю. Потом зазвенела синица, ей ответила другая. Застрекотала сорока – Арамис насторожился, но больше птица не тревожилась. В ивняке, свесившем ветви с обрыва, заливался соловей.
Боров заслонил Нико широкой спиной. То и дело доносились возгласы Марьяны, робкие дополнения Рикки. Обсуждалось, сколько на базе сотрудников, сколько охраны, насколько они являются соучастниками преступления против человечества и нужно ли убивать всех.
Сошлись на том, что нужно. Когда закончили рисовать план-схему, Арамис попросил Борова его сменить, а сам уселся между Дымом и Марьяной.
– Рассказывайте, что почем.
На первом развороте был нарисован прямоугольник базы, отмечено шесть сторожевых вышек с автоматчиками.
– Меняются каждые сутки, живут на базе, работают сутки через сутки. Через полгода уезжают на отдых. Итого двенадцать бойцов, – пояснила Марьяна.
В середине прямоугольника находился квадрат здания со внутренним двором, разбитый на помещения.
Дым прошептал:
– Тут у них жилые помещения, склады и все прочее. Сам концлагерь находится в подземелье, состоит из двух ярусов и по размерам превосходит надземную часть. На втором ярусе снизу – камеры с узниками, лаборатория, на первом – технические помещения, предположительно лаборатории с секретными наработками. Сколько внутренней охраны, мы не знаем, можно предположить, что несколько десятков. Нам хватит.
Марьяна дополнила:
– Мой человек не имеет туда доступа, там работают только гражданские сотрудники, в том числе женщины.
– Не женщины это, – покачал головой Моджахед. – Самки человека. Не представляю, какой надо быть тварью, чтоб спокойно наблюдать… – он махнул рукой.
– Зачем же представлять, – сказал Арамис. – Вспомни милую Пани Яну, она работает на натовцев, поставляет им биоматериал. Сокола вот подогнала. Наверняка не его одного. Вертится среди сталкеров, принюхивается, если кто начинает о чем-то догадываться, докладывает, кому следует, и человек исчезает.
Боров сжал кулаки:
– Вот же гнида! Вообще я баб не бью, даже в школе девок не трогал, но ей бы врезал.
Чукча поддакнул:
– И пусть защитники девочек валят куда подальше. На войне баба опаснее мужика.
Арамис вспомнил, что, когда занимался единоборством микс-файт, тренер говорил, что дерущиеся мужики ставят перед собой задачу вырубить противника, женщины же бьются до полного уничтожения противницы, калечат, выцарапывают глаза. Да и во время антитеррористических операций снайперы в первую очередь ликвидируют женщин-боевиков.
Марьяна продолжила:
– Выходов с нижних ярусов два: один во внутренний дворик, второй – на надземный этаж. Охраны на этаже десять человек, работают они тоже через день. То есть всего на базе двенадцать пулеметчиков на вышках, двадцать надзирателей (помним о сменах), четверо на блокпостах, восьмеро у турникетов, сколько военных на первом этаже, Нико не знает. Будем считать по максимуму: человек двадцать. Итого больше шестидесяти. Персонал я не считала, но наверняка они тоже умеют обращаться с оружием.
Арамис присвистнул, подергал себя за прядь волос.
– Это до фига.
– Кроме того, база обнесена трехметровой бетонной стеной, стоит к ней приблизиться, нас тотчас расстреляют. Самоубийственно переться туда таким составом, – заключила она, скрестила руки на груди, готовая отражать нападки несогласных.
Дым смотрел на нее в упор, и взгляд его был холоден, как лезвия ножа.
Нико раскудахтался, принялся мерять поляну шагами.
– Выход есть, – сказал Дым.