гаваней и еще меньше портов, но зеленую равнину усеивали точки шемитских городов; зеленое море лизало оконечности зеленых долин, и зиккураты[31] городов, едва видимые издалека, отливали белизной на жарком солнце.
По пастбищам неторопливо расхаживали стада коров, которые охраняли коренастые широкоплечие всадники в цилиндрических шлемах, с курчавыми иссиня-черными бородами и луками в руках. Это было побережье Шема, где не признавали никаких законов, кроме тех, которые здешние города-государства навязывали силой. Конан знал, что дальше к востоку луга и пастбища уступают место пустыне, где уже не было городов и где обитали лишь кочевые племена.
Они упорно держали курс на юг, и вскоре начала меняться даже бесконечная панорама долин с точками городов. Появились первые заросли тамаринда[32] и пальмовых деревьев. Береговая линия становилась все более изрезанной, и за нею виднелись голые песчаные дюны. К морю сбегали многочисленные ручейки, по берегам которых высились стены зеленой и сочной растительности.
Наконец они миновали устье широкой реки, которая впадала в океан, и увидели высокие черные стены и башни Кеми.
Река называлась Стиксом и служила настоящей границей Стигии. Кеми же считался самым крупным портом Стигии и одновременно важнейшим административным центром. Король жил в древнем Луксуре, а в Кеми верховодило жречество, хотя люди шептались, что настоящая столица их страны находится в самом сердце материка, в загадочном заброшенном городе на берегу Стикса. Эта река, берущая свое начало из неведомого источника где-то далеко к югу от Стигии, текла на север на тысячу миль, а потом резко поворачивала на запад, проходила еще несколько сотен миль, после чего впадала в океан.
«Искатель приключений», не зажигая огней, ночью проскользнул мимо порта, и рассвет застал его в небольшом заливе в нескольких милях к югу от города. Залив со всех сторон окружали топи и заросли мангровых деревьев и пальм в переплетении лиан, которые кишмя кишели крокодилами и змеями. Обнаружить их здесь было практически невозможно. Конан помнил это местечко еще с прежних времен; он уже бросал здесь якорь раньше, в бытность свою корсаром.
Когда они крались мимо города, чьи огромные черные бастионы высились на двух песчаных отмелях, в кольце которых и лежала бухта, то на стенах горели багровые факелы и из-за них доносился негромкий рокот барабанов. В порту, в отличие от Аргоса, судов практически не было. Стигийцы не строили свою славу и могущество на кораблях и флотах. Разумеется, у них имелись в наличии торговые суда и боевые галеры, но количество их по сравнению с сухопутной армией было ничтожным. Большая же часть их флота курсировала по великой реке, избегая выходить в открытое море.
Стигийцы были древней расой – смуглые неразговорчивые люди, могущественные и безжалостные. В незапамятные времена их владычество простиралось далеко на север от Стикса, за луга и пастбища Шема, захватывая и плодородные плоскогорья, на которых сейчас раскинулись Котх, Офир и Аргос, вплоть до самой границы с древним Ахероном. Но Ахерон пал, и варварские племена предков хайборийцев в волчьих шкурах и рогатых шлемах устремились на юг, потеснив прежних властителей. Однако же стигийцы ничего не забыли.
Весь день «Искатель приключений» простоял на якоре в крошечной бухточке, огражденной стеной переплетающихся ветвей и лиан, в путанице которых перекликались разноцветные птахи с хриплыми голосами и скользили молчаливые рептилии с яркой чешуей. Ближе к закату с борта спустили ялик, который принялся курсировать вдоль берега, пока не нашел то, что нужно было Конану: стигийского рыбака в утлой плоскодонке.
Его подняли на палубу «Искателя приключений» – высокого смуглого жилистого мужчину, лицо которого заливала смертельная бледность от страха перед своими похитителями, жуткая слава которых была известна всему побережью. Он был наг, если не считать коротких атласных штанов, поскольку, подобно гирканцам, в Стигии даже рабы и простолюдины носили шелк. В его лодке обнаружился и плащ, в который рыбак кутался по ночам, дабы уберечься от прохлады.
Он упал перед Конаном на колени, ожидая пыток и неминуемой смерти.
– Встань, как подобает мужчине, и перестань трястись, – нетерпеливо бросил киммериец, который никогда не понимал подобострастного уничижения. – Тебе не причинят вреда. Скажи мне вот что: не заходила ли в порт Кеми в последние несколько дней галера, быстроходная черная галера, вернувшаяся из Аргоса?
– Заходила, милорд, – ответил рыбак. – Только вчера на рассвете жрец Тутотмес воротился из путешествия на дальний север. Люди говорят, что он побывал в самой Мессантии.
– Что он привез с собой из Мессантии?
– Увы, милорд, этого я не знаю.
– Что ему понадобилось в Мессантии? – требовательно спросил Конан.
– Милорд, я – простой человек. Откуда мне знать, что на уме у жрецов Сета? Я могу говорить только о том, что видел своими глазами да о чем шепчутся люди на причалах. До нас дошли слухи о том, что на юге случилось нечто необычайное, хотя что именно, никто не знает; известно лишь, что лорд Тутотмес в большой спешке отплыл туда на своей черной галере. Теперь он воротился, но что он делал в Аргосе и что привез с собой, не знает никто, даже матросы из его команды. Говорят, что он выступил против самого Тот-Амона, верховного владыки всех жрецов Сета, который живет в Луксуре, и что Тутотмес ищет тайного могущества, чтобы свергнуть Великого Повелителя. Но кто я такой, чтобы судить об этом? Когда жрецы воюют друг с другом, простому человеку только и остается, что пасть ниц и надеяться, что они не наступят на него.
