Конан рычанием выразил свое отношение к столь рабской философии и повернулся к своим людям:
– Я отправлюсь в Кеми в одиночку и попробую найти Тутотмеса. Подержите этого человека заложником, но смотрите, не причините ему зла. Кром и его дьяволы, перестаньте орать! Или вы полагаете, что мы можем среди бела дня войти в гавань и захватить город? Я пойду один.
Не слушая возражений, он разделся и напялил на себя шелковые штаны и сандалии пленника, заправил волосы под взятый у него же обруч, а вот короткий рыбацкий нож с презрением отверг. В Стигии простолюдинам не дозволялось носить мечи, а плащ оказался недостаточно просторным, чтобы под ним можно было скрыть длинный клинок киммерийца. Но Конан пристегнул к бедру ганатский нож, оружие свирепых кочевников, обитающих в пустыне к югу от Стигии, – широкий тяжелый, слегка искривленный клинок отличной стали, заточенный до бритвенной остроты и достаточно длинный, чтобы выпустить человеку кишки.
Затем, оставив стигийца под охраной своих корсаров, Конан спустился в рыбацкую лодку.
– Ожидайте меня до рассвета, – сказал он. – Если я не вернусь к тому времени, значит, не вернусь уже никогда, а вы возвращайтесь на юг, к своим домам.
Когда он перебирался через борт, пираты проводили его такими горестными воплями, что ему пришлось вновь показаться над палубой и велеть им заткнуться. Потом, спрыгнув в лодку, он уселся на весла и погнал утлое суденышко по волнам с такой быстротой, какой оно никогда не видело при прежнем хозяине.
17. Он убил священного Сына Сета!
Гавань Кеми лежала меж двух остроконечных клиньев суши, выдававшихся в океан. Он обогнул южный мыс, на краю которого, подобно рукотворной скале, высился черный замок, и вошел в бухту в сумерках, пока было еще достаточно светло, чтобы зеваки разглядели рыбацкую лодку и плащ, но при этом не обратили внимания на мелочи, которые могли выдать его с головой. Он без помех пробрался меж огромных черных боевых галер, стоящих на якоре, и причалил к широкой каменной лестнице, сбегавшей к самой воде. Здесь он привязал свою лодчонку к железному кольцу, вделанному в каменную стену, среди множества других таких же суденышек. Не было ничего странного в том, что рыбак оставлял здесь свою посудину. Применение им находили только рыбаки, а они не воровали друг у друга.
Никто не удостоил его даже мимолетным взглядом, когда он поднимался по длинной лестнице, незаметно огибая факелы, установленные на ней через равные интервалы. Он выглядел самым обычным рыбаком с пустыми руками, возвращающимся после неудачной ловли на побережье. Но если бы кто-нибудь любопытный присмотрелся к нему повнимательнее, то наверняка отметил бы энергичную походку и уверенную осанку, нехарактерную для простого рыбака. Однако же Конан шел быстро, стараясь держаться в тени, а простолюдины Стигии привыкли предаваться размышлениям не больше своих собратьев в менее экзотических странах.
Телосложением он не отличался от стигийской касты воинов, представители которой выделялись высоким ростом и мускулатурой. Сильный загар делал Конана похожим на смуглокожих стигийцев. А его черные волосы, подстриженные прямо и перехваченные медным обручем, лишь усиливали сходство. Отличия же не бросались в глаза – другая походка, непривычные черты лица и синие глаза. Плащ скрадывал их, да и сам Конан старался держаться в тени, старательно отворачиваясь, когда навстречу ему попадался кто-либо из местных жителей.
Но все равно игра была смертельно опасной, и он понимал, что рано или поздно обман будет раскрыт. Кеми не походила на прочие морские порты Хайбории, где смешались представители всевозможных рас и народностей. Здесь единственными чужеземцами были негры и шемиты, а он походил на них еще меньше, чем на коренных стигийцев. Чужестранцев не приветствовали и в других городах Стигии; их терпели, если только они являлись иностранными посланниками или торговцами. Но и последним не дозволялось сходить на берег после наступления темноты. А сейчас в гавани вообще не было ни одного хайборийского корабля. В городе ощущалось странное беспокойство; в воздухе разлилась напряженность, вспыхнули старые амбиции, и по улицам гулял настороженный шепоток, слышимый только теми, кому он предназначался. Шестое чувство дикаря безошибочно подсказывало Конану: атмосфера накаляется, и вот-вот произойдет взрыв.
Если его обман раскроется, Конана ждет незавидная участь. Его убьют просто за то, что он чужак. Если в нем узнают Амру, вожака корсаров, который подверг их побережье разграблению огнем и мечом… Конан непроизвольно поежился. Он не боялся людей в любом обличье, и смерть от огня или стали не страшила его. Но здесь была земля черного колдовства и безымянного ужаса. Говорили, что Сет Старый Змий, давно изгнанный всеми хайборийскими расами, по-прежнему таился в тени подземных храмов, где случались загадочные и жуткие события.
Он оставил позади прибрежные улицы с их широкими каменными лестницами, сбегающими к самой воде, и вошел в центральную часть города. Здесь не было ничего, что отличает любой хайборийский город, – ни фонарей или светильников, ни празднично разодетых людей, беззаботно гуляющих по тротуарам, ни лавок и магазинчиков с распахнутыми настежь дверями, выставляющих напоказ свои товары.
Здесь лавки закрывались с наступлением сумерек. Единственным источником света на улицах оставались чадящие факелы, установленные через большие промежутки. Людей попадалось сравнительно немного; они торопливо шли по своим делам, ни с кем не заговаривая, и количество их неуклонно уменьшалось с наступлением позднего времени. Окружающая атмосфера казалась Конану тягостной и нереальной: молчаливые прохожие, их испуганная спешка, глухие черные стены, угрюмо вздымающиеся по обеим сторонам каждой улицы. В архитектуре Стигии преобладала мрачная тяжесть, давящая и гнетущая.
