перехватывал на висках серебряный обруч. Стальные мускулы, верный глаз и крепость ног сейчас очень ему пригодились, потому что смертельно опасный подъем и для него стал проверкой на прочность. В ста пятидесяти футах под ним колыхались джунгли. На таком же расстоянии сверху на фоне утреннего неба отчетливо прорисовывались иззубренные вершины утесов.
Ему нужно было спешить, но он был вынужден передвигаться по отвесной стене со скоростью улитки. Он без устали нащупывал крошечные выступы и впадинки, представлявшие собой крайне ненадежную опору, а иногда попросту повисал на кончиках пальцев. Тем не менее он упорно полз наверх, зубами и ногтями цепляясь за каждый фут. Время от времени он останавливался, давая отдых натруженным мышцам, и, стряхнув с глаз пот, вытягивал шею, окидывая внимательным взглядом джунгли, выискивая в безбрежных зеленых просторах малейшие признаки человеческого присутствия.
До вершины оставалось уже недалеко, когда в нескольких футах над головой он вдруг заметил щель в сплошной каменной стене. Мгновением позже он достиг ее – маленькой пещеры, притаившейся под самым гребнем гряды. Едва голова его приподнялась над краем пола, он удивленно фыркнул и замер, повиснув на локтях. Пещера оказалась настолько маленькой, что правильнее было бы назвать ее нишей, но она не пустовала. Коричневая мумия сидела подобрав ноги и скрестив руки на впалой груди, на которую свешивалась высохшая голова. Руки и ноги мумии были закреплены в таком положении сыромятными ремнями, от которых остались лишь невесомые полоски кожи. Одежда, если она и была, под грузом веков давно превратилась в прах. Но скрещенные руки прижимали ко впалой груди свиток пергамента, пожелтевший от времени и цветом напоминавший слоновую кость.
Мужчина, карабкавшийся наверх, протянул длинную руку и вырвал свиток из высохших пальцев мумии. Он, не разворачивая, сунул его за пояс, подтянулся на руках и встал в нише уже в полный рост. Подпрыгнув, он ухватился за верхний козырек пещеры и перемахнул через него одним слитным движением.
Там он остановился, переводя дыхание, и глянул вниз.
Ему показалось, что он смотрит в огромную чашу, огороженную каменной стеной. Дно чаши заросло деревьями и густым кустарником, хотя здешняя растительность и не могла тягаться с джунглями, оставшимися снаружи. Отвесные утесы тянулись по всему периметру, без разрывов и на одной высоте. Этому капризу природы не было равных на всем свете: колоссальный естественный амфитеатр, круглая, поросшая лесом равнина трех или четырех миль в диаметре, отрезанная от остального мира частоколом остроконечных вершин.
Но мужчине на утесе некогда было восторгаться столь выдающимся топографическим феноменом. Он напряженно вглядывался в густую зелень у себя под ногами и шумно выдохнул, заметив наконец блеск мраморных куполов в колышущемся море ветвей и листьев. Значит, древние легенды не врали; под ним лежал мифический и загадочный дворец Алкмеенон.
Конана по прозванию Киммериец, пожившего и на Барахских островах, что лежали у Черного побережья, и во многих других местах, где жизнь била ключом, привела в королевство Кешан древняя легенда о сказочных сокровищах, рядом с которыми меркли даже богатства туранских королей. Кешан считался варварским королевством, раскинувшимся на восточной окраине Куша, там, где поросшие травой бескрайние равнины сливаются с непроходимыми лесами, наступающими с юга. Населяла его смешанная раса, в которой смуглокожая знать правила населением, состоящим главным образом из чистокровных негров. Правители – принцы и верховные жрецы – вели родословную от белой расы, обладавшей в незапамятные времена властью в королевстве, столицей которого и был Алкмеенон. Легенды противоречили одна другой в том, что касалось причин упадка столь могущественной расы, вследствие чего Алкмеенон покинули его уцелевшие обитатели. Столь же смутными были и предания о Зубах Гвалура, сокровище Алкмеенона. Но этих старинных легенд оказалось вполне достаточно, чтобы привести Конана в Кешан, пусть для этого ему и пришлось пересечь огромные равнины, непроходимые джунгли, изрезанные реками, и горные массивы.
Он отыскал Кешан, существование которого многие северные и западные народы полагали мифом, и узнал достаточно, чтобы подтвердились слухи о сокровище, которое людская молва называла Зубами Гвалура. Но выяснить его точное местонахождение ему не удавалось; кроме того, Конан столкнулся с необходимостью объяснить свое присутствие в королевстве. Любопытных чужеземцев здесь не привечали.
Но это его не смутило. С холодной уверенностью он предложил свои услуги осанистым, украшенным перьями, исполненным подозрительности властителям отличающегося варварской пышностью двора. Он был профессиональным воином. Поиски работы (по его словам) и привели его в Кешан. За определенную плату он брался подготовить армию Кешана и повести ее войной на Пунт, их кровного и вечного врага, чьи недавние успехи на поле брани вызвали зависть у вспыльчивого и раздражительного короля Кешана.
Предложение это не было столь дерзким и безрассудным, как могло показаться на первый взгляд. Слава Конана бежала впереди него и достигла даже отдаленного Кешана; его подвиги в качестве вожака черных корсаров, этих волков южного побережья, принесли ему известность, восхищение и страх в черных королевствах. Он не стал отказываться от испытания, устроенного ему смуглокожими вельможами. Вооруженные стычки на границах происходили постоянно, предлагая киммерийцу массу возможностей продемонстрировать свои таланты в рукопашном бою. Его безудержная свирепость произвела должное впечатление на вельмож Кешана, которым уже была известна его репутация вожака, способного повести за собой других, так что перспективы перед ним открывались самые радужные. Но втайне Конан желал лишь иметь законную возможность пробыть в Кешане ровно столько, сколько потребуется, чтобы узнать местонахождение Зубов Гвалура. Однако случилось непредвиденное. В Кешан во главе посольства Зембабве прибыл Тутмекри.
Тутмекри был стигийцем, искателем приключений и мошенником, обманом сумевшим втереться в доверие к королям-близнецам большой торговой державы, которая лежала далеко на востоке. Они с киммерийцем были знакомы еще по прежним временам и не питали особой любви друг к другу. Тутмекри
