Бальт принялся наблюдать за лесом внизу. Он ждал, что вот-вот из зарослей выглянут разрисованные лица. Но время шло, и мертвую тишину так и не нарушили шаги. Бальт решил, что пикты потеряли их след и отказались от погони. А вот Конан начал терять терпение.
– Мы уже давно должны были засечь пиктов, рыщущих в лесу. Если они отказались от погони, то только ради более выгодной добычи. Возможно, они собираются на берегу, чтобы пересечь реку и напасть на форт.
– Станут ли они забираться так далеко на юг, если потеряли наш след?
– Они потеряли наш след, в этом нет сомнений; в противном случае они бы гоняли нас, как зайцев. При обычных обстоятельствах они бы прочесали лес на много миль вокруг. И некоторые из них неминуемо прошли бы неподалеку от этого холма. Они наверняка готовятся к переправе через реку. Нам придется рискнуть и пойти к берегу.
Ползком спускаясь вниз по камням, Бальт чувствовал, как яростно чешется у него спина между лопатками, – он все время ждал, что вот сейчас на них обрушится град стрел из зеленой чащи вокруг. Он боялся, что пикты обнаружили их укрытие и залегли в засаде. Но Конан был твердо уверен в том, что врагов поблизости нет, и оказался прав.
– Мы в нескольких милях к югу от их деревни, – проворчал киммериец. – К реке пойдем напрямик. Не знаю, как далеко ниже по течению они рассредоточились. Будем надеяться, что мы выйдем к воде ниже их.
С быстротой, которая казалась Бальту безрассудной, они повернули на восток. Лес казался вымершим и безжизненным. Конан полагал, что все пикты собрались поблизости от Гвавелы, если до сих пор не переправились на другой берег. Однако же следопыт был уверен, что днем они не станут форсировать реку.
– Кто-нибудь из охотников наверняка заметит их и поднимет тревогу. Они переправятся выше и ниже форта, так, чтобы их не увидели часовые. А остальные сядут в каноэ и поплывут прямо к речной дамбе. Как только начнется штурм, те, кто затаился в лесу на восточном берегу, атакуют форт с обеих сторон. Они уже пытались проделать это раньше, но получили такой отпор, что едва унесли ноги. А сейчас у них достаточно людей, чтобы добиться успеха.
Они шли вперед, не останавливаясь, хотя Бальт с вожделением поглядывал на белок, снующих по веткам, которых запросто мог сбить, метнув в них топор. Но он лишь со вздохом подтянул свой широкий пояс. Первозданная тишина и полумрак, царившие в первобытном лесу, начинали действовать ему на нервы. Он поймал себя на том, что мечтает об открытых дубовых рощицах и залитых солнечным светом лугах Таурана, о грубовато-добродушной атмосфере отцовского дома, крытого черепицей, с большими ромбовидными окнами, о тучных коровах, бродящих по густой сочной траве, о дружеских подначках загорелых дочерна пастухов и землепашцев.
Несмотря на то что рядом шагал спутник, ему было очень одиноко. Конан был настолько же частью окружающей дикой природы, насколько Бальт – инородным в ней телом. Киммериец мог, конечно, прожить долгие годы в больших городах по всему свету; мог иметь дело с правителями цивилизованного мира; однажды он даже мог осуществить свою нелепую прихоть и стать королем какого-либо государства; в конце концов, в жизни случались и более странные вещи. Но от этого он не переставал быть варваром. В первую очередь его занимало лишь удовлетворение основных жизненных потребностей. Маленькие радости, тривиальные и незначительные пустяки, так много значащие для любого цивилизованного человека, были ему чужды. Волк по- прежнему оставался волком, даже если по прихоти судьбы жил в одной стае со сторожевыми собаками. Кровопролитие, свирепость и насилие были для Конана неотъемлемыми спутниками той жизни, к которой он привык; он никогда не сможет понять и принять те маленькие радости, что так дороги сердцу цивилизованных мужчин и женщин.
На траву уже легли длинные тени, когда они вышли к реке и залегли в прибрежных кустах. Они могли наблюдать за рекой на милю в обе стороны. Но угрюмая и мрачная водная поверхность была пуста. Конан, нахмурившись, смотрел на другой берег.
– Придется рискнуть. Мы пойдем вдоль берега, потому что не знаем, переправились они через реку или нет. Леса на обоих берегах могут кишеть пиктами. Другого выхода все равно нет. Сейчас мы примерно в шести милях к югу от Гвавелы.
Он резко развернулся и стремительно присел, когда рядом щелкнула тетива. Сквозь листву сверкнула молния. Бальт понял, что это была стрела. Как разъяренный тигр, Конан одним прыжком вломился в кусты. Бальт увидел блеск стали и услышал чей-то предсмертный стон. Сам он едва успел развернуться и выхватить свой меч из ножен. В следующий миг он бросился в чащу за киммерийцем.
На земле лицом вниз лежал пикт с раскроенным черепом, судорожно вцепившись пальцами в траву. Еще с полдюжины аборигенов вились вокруг Конана, размахивая мечами и топорами. Они отшвырнули луки, бесполезные в рукопашной схватке. Подбородки у всех были ярко размалеваны и резко контрастировали со смуглой верхней половиной лица, а рисунки на мускулистой груди отличались от всех, виденных Бальтом ранее.
Один из них метнул в юношу топор, а потом и сам бросился на него с ножом в руке. Бальт уклонился, а потом схватил и вывернул запястье руки, сжимавшей нож, нацеленный ему в горло. Оба повалились на землю и стали бороться. Пикт дрался как дикий зверь, и его мускулы оказались твердыми, как железо.
Бальт пытался удержать его запястье и одновременно пустить в ход собственный топор, но борьба была настолько жестокой и бурной, что все попытки нанести смертельный удар пропадали втуне. Пикт старался освободить руку с ножом, не давая Бальту замахнуться топором, а потом ударил юношу коленом в живот. И вдруг он попытался перебросить нож в свободную руку, и в этот самый миг Бальт, привстав на одно колено, все-таки сумел развалить
