– Договорились, – кивнул Модильяни.
Они немного покурили молча, глядя, как клубы дыма расплываются в воздухе.
– Когда вы рисуете, вы делаетесь похожим на сумасшедшего маниака, – сказала вдруг Анна. – Или на пророка, на которого снизошел Святой Дух.
Модильяни кивнул:
– Так и есть. Но мой Святой Дух – это линия.
– Линия?
– Да. Линия – это главное в картине. Знаете… один мой приятель любит твердить, что линия – это совесть художника.
– Это правда?
– Ну, если учесть, что никакой другой совести у художника нет и быть не может, то да, – ответил Модильяни.
– Значит, вы считаете, что у художника нет совести?
– Я не считаю, я знаю наверняка. Главное для художника – создать иное существование, отличное от его собственного. Если понадобится кого-то убить, настоящий гений убьет, не задумываясь.
– Страшно, – сказала Анна.
Модильяни пожал плечами:
– Я не говорил, что мне это нравится. Но так есть. Художник вынужден выбирать между добродетельной жизнью и творчеством. Выиграешь в одном – проиграешь в другом. Так устроен мир.
– И эту точку зрения вы будете вбивать в головы своих детей?
Модильяни усмехнулся.
– У меня не будет детей. По крайней мере я очень сильно надеюсь.
– Вы так не любите детей?
– Дело в другом. Просто у гениев не должно быть детей. «Сын Микеланджело…» Вы слышите, насколько смешно и пошло это звучит?
– Посмотрим, что вы скажете, когда у вас будут собственные дети, – сказала Анна. – Хотя… Быть может, вы не считаете себя гением?
– Когда как, – с улыбкой ответил Амедео. – Впрочем, и у гениев бывают родственники. Я, кажется, вам еще не говорил, что одним из моих предков был великий Спиноза?
– Нет. А в какой вы связи?
– Точно не знаю. Я в подробности никогда не вдавался. Я родом из Ливорно, мой отец еврей. А фамилия наша происходит от маленького села к югу от Рима. Отец когда-то торговал углем и дровами, потом владел маклерской конторой. Некоторую сумму денег вложил в серебряные копи на Сардинии.
– Значит, у вас зажиточная семья?
Модильяни выпустил из губ струйку бледно-голубого дыма и покачал головой:
– Увы, нет. Я появился на свет в день, когда к нам явились судебные приставы забирать описанное за долги имущество. По итальянским законам имущество роженицы неприкосновенно. Пока отец отражал натиск приставов, тетки наваливали на кровать рожающей матери все самое ценное в доме.
Анна улыбнулась:
– Забавно!
– Да, – выдохнул Модильяни и вяло улыбнулся. – Однако моя мать посчитала это дурным предзнаменованием.
Некоторое время они курили молча, потом Анна покосилась на художника и задумчиво поинтересовалась:
– Значит, вы не верите в бога?
Модильяни взглянул на нее удивленно:
– Почему вы так решили?
– Вы так убежденно доказывали, что художнику все дозволено…
– Ах, вы об этом. – Модильяни грустно улыбнулся. – Я верю в бога. Но я не верю в ад… для таких, как я.
– Что это значит?
– Ну… – Он пожал плечами. – Бог ведь художник. Мы не знаем, на какие жертвы ему пришлось пойти, чтобы создать этот мир. Так что, думаю, он меня поймет.
– Значит, место всех художников в раю?
– Конечно, – ответил Модильяни так просто, что Анна не нашлась что возразить.
Он швырнул окурок на пол и раздавил его каблуком ботинка.
– Давайте продолжим. Я хочу закончить картину в несколько дней.
Анна докурила папиросу, нагнулась и сунула окурок в пустую баночку из-под растворителя. Затем спокойно сняла платье и приняла прежнюю позу.
