– «Перро» – Гордое Калифорнийское Имя, мистер Перро. Оно происходит из глубин нашей Великой Истории, от Славных Предков, которые свергли гнет Испании, и восходит к Храбрым Патриотам, которые свергли гнет Уолл-стрит. Вы не против, если я буду называть вас Джордж?
– Конечно нет.
– А вы можете называть меня просто – Крикун. Это и есть Суть нашей Великой Нации, Джордж – все мы Равны!
– Скажите, – неожиданно вырвалось у меня, – а это распространяется на ИЧ? На искусственных людей, Вождь Тамбрил?
– Что-что?
– Я спросила насчет искусственных людей – вроде тех, что делают в Беркли и Дэвисе. Они тоже равны?
– Э-э… Вот что, маленькая леди, вам не следует перебивать старших, когда они заняты важным разговором. Но, отвечая на ваш вопрос, спрошу: как может Человеческая Демократия применяться к созданиям, которые Не Люди? Вы хотите, чтобы кошки голосовали? А гравилет марки «Форд»? Отвечайте!
– Нет, но…
– Вот видите. Все Равны и Все обладают Правом Голоса. Но нужно же где-то провести черту. А теперь заткнитесь, черт побери, и не прерывайте тех, кто умнее и лучше. Джордж, то, что вы сегодня совершили… Если бы этот псих пытался убить меня – а он и не думал этого делать, никогда не забывайте этого, – невозможно было вести себя более самоотверженно, в самых лучших традициях нашей Великой Калифорнийской Конфедерации. Я горжусь вами!
Тамбрил встал, вышел из-за своего огромного стола и, заложив руки за спину, принялся прохаживаться перед нами. Тут я поняла, почему сидя он казался мне выше: или он пользовался специальным высоким креслом, или кресло стояло на какой-то подставке. Встав на ноги, он едва доставал мне до плеча.
Прохаживаясь, он, казалось, думал вслух:
– Джордж, для человека вашей храбрости и отваги всегда найдется место в моей, так сказать, официальной семье. Кто знает – может, настанет такой день, когда ты сможешь еще раз проявить свое мужество и спасти меня от преступника, который действительно намеревался причинить мне вред. Я имею в виду, разумеется, разных иностранных наймитов – Стойких Патриотов Калифорнии мне бояться нечего, они все любят меня за то, что я сделал для них, занимая Восьмиугольный Офис. Но соседние страны завидуют нам. Они полны зависти к нашему Богатому, Свободному и Демократичному образу жизни, и порой их тлетворная ненависть извергается наружу насилием, так что, кто знает… – Он постоял несколько секунд с опущенной головой, видимо обдумывая что-то особо важное, потом торжественно произнес, выделяя голосом все заглавные буквы: – Есть Высшая Цена за Привилегию Служения, и Цену Эту нужно принимать со Смирением и платить с Радостью. Скажи мне, Джордж, если понадобится принести Самую Великую Жертву – во имя жизни Вождя Твоего Народа и Твоей Страны, – принесешь ли ты ее без колебаний?
– Это вряд ли, – ответил Джордж.
– Э-э… Что?
– Ну, видите ли, когда я голосую… Кстати, это бывает нечасто, так вот, я обычно голосую за реюнионистов. А нынешний премьер у нас – реваншист. Так что вряд ли он от меня что-то получит.
– Какого черта ты там мелешь?! Что это значит?..
– Je suis quebecois, monsieur le chef d’etat[30]. Дело в том, что я из Монреаля.
16
Через пять минут мы очутились на улице. В некоторые напряженные моменты мне казалось, что нас повесят, расстреляют или, по крайней мере, навсегда упрячут в самый глубокий застенок за то, что мы не калифорнийские граждане. Но более разумный подход возобладал, когда главный советник «Крикуна» убедил его в том, что лучше отпустить нас, чем рисковать потом на судебном процессе (пусть даже закрытом), – по его словам, генеральный консул Квебека мог бы пойти на это, но подкуп всего консульства обошелся бы слишком дорого.
Нам было дано несколько иное объяснение нашего освобождения, но советник не знал, что я слышала весь его разговор с Тамбрилом, – я не говорила об улучшенном слухе даже Джорджу. Главный советник Вождя шепотом напомнил ему о «проблемах, которые у нас вышли из-за мексиканской куколки, когда грязные латиносы обо всем узнали. Мы не можем сейчас влезать в новый скандал, так что хрен с ними, шеф, пускай катятся восвояси…».
Итак, мы были отпущены из дворца и через сорок пять минут вошли в главную контору «Мастеркард» Калифорнии. Еще десять минут ушло у нас на то, чтобы смыть дурацкий грим и переодеться в туалете в здании «Калифорнийского коммерческого кредита». Туалет здесь тоже был недискриминационный и демократичный, но в менее агрессивной форме – вход был бесплатный, кабинки закрывались, и женщины располагались с одной стороны, а мужчины с другой – там, где были такие высокие штуковины, которыми мужская половина человечества пользуется с такой же легкостью, как унитазами. Единственное место, где оба пола сосуществовали не порознь, – комната в центре с умывальниками и зеркалами, но и здесь женщины предпочитали стоять с одной стороны, а мужчины – с другой. Я не против общих туалетов, меня это ничуть не смущает – в конце концов, я воспитывалась в приюте, – но я заметила, что, если у мужчин и женщин есть возможность разделяться при этом процессе, они всегда ею пользуются.
Джордж выглядел намного лучше с ненакрашенными губами. Он заодно смыл лак с волос и нормально причесался. Я сняла с него свой оранжевый шарф
