Среднего роста, с самой заурядной внешностью, и даже одежда не блещет ни новизной, ни какими-то бросающимися в глаза деталями.
Обычный человек, каких полным-полно на любой станции, встретишь в другой раз – и не узнаешь, чего доброго.
– Хозяин, сколько хочешь за этих двоих? – небрежно кивнул подошедший на подростков.
Торговец оживился, окинул его мгновенным взглядом-сканером и, явно определив нечто достойное внимания, расплылся в профессионально-любезной улыбке:
– О, не очень дорого, уважаемый! Всего по триста патронов за каждого!
…Как ни старался О’Хмара, как ни готовил себя к этому моменту, но все же не смог сдержаться – вздрогнул от неожиданности, стыда и отвращения. Его – живого человека! – продавали сейчас, как… как какой-нибудь мешок зерна или кисет самосада! Как глупую, безмозглую курицу или сытую, равнодушную ко всему свинью! За него торговались. Ему НАЗНАЧИЛИ ЦЕНУ! И измерялась его стоимость не в делах, не в поступках, не в личных или профессиональных качествах – как у всех нормальных людей принято мерить ценность любого человека.
Его стоимость здесь измерялась в патронах. В деньгах!
Скавен почувствовал, как к щекам прихлынул невыносимый жар, и невольно бросил взгляд на Костю. Как он, вот он умудрялся переносить это унижение – когда тебя, живого, мыслящего, продают, как вещь или как животное? И… который, кстати, раз уже продают? Четвертый?
– К этому сложно привыкнуть… – еле слышно, почти одними губами (чтоб не услыхали торговец с покупателем) прошептал «чистый», каким-то образом догадавшись о том, что сейчас испытывал его сосед по клетке. – Даже когда не впервые. Но от нас все равно не зависит, купят нас или нет, а если купят – то за сколько. Поэтому просто не думай об этом – и будет легче.
«Не думай!». Легко сказать!
«Трудности закаляют мужской характер», – вспомнились вдруг еще одни, недавние слова Кости, и Марку внезапно стало стыдно. Парнишка даже на вид слабее его – и то держится, не падает духом, а он…
Марк чуть скрипнул зубами и расправил ноющие плечи, напустив на лицо скучающее выражение.
Что ж, будем закалять характер!
– Триста патронов за каждого, и это даром, практически даром! – трещал меж тем торговец. – Молодые, сильные ребята, из которых можно вырастить верных помощников или бодигардов – если как следует натаскать и подкормить!
– По триста – за драчливых щенков с расквашенными физиономиями? – иронично выгнул бровь покупатель, – За двух сопляков, один из которых выглядит девкой, а другой – вообще мутант?
– Мутанта можно показывать как диковинку! Или перепродать научникам на опыты, – с жаром возразил торговец. – Сам бы этим занялся – да недосуг мне. А что касается этого красавчика… – тут он понизил голос до интимного полушепота, – так он умеет та-ако-ое…
И торгаш сладко зажмурился, словно наевшийся курятины котяра.
…Марк увидел, как Костя содрогнулся, стиснул свою цепь и с силой закусил губу. Затем метнул в скавена беспомощно-затравленный взгляд и низко опустил голову. Лицо его, как в тот раз, снова пошло алыми пятнами.
«Вот ведь… звездюк!» – подумал о торговце О’Хмара, чувствуя, как нарастает в нем тяжелая неконтролируемая ненависть к этому человеку, к его клиенту и ко всем «чистым» разом. Наблюдать за тем, как этот сальный боров унижает его товарища, ему почему-то было… больно. Словно унижали его самого. Хотя, кто ему этот Костя?
«А, правда, КТО? Он ведь такой же «чистый», как и эти двое!»
Внезапно Костя резко выпрямился, звякнув цепью. Так же, как недавно и сам Марк, шевельнул плечами, упрямо вскинул голову. На его лице появилась и застыла странная, почти презрительная полуулыбка, и черкизонец уставился прямо перед собой в пространство, не видя, а точнее – демонстративно игнорируя все, что происходило вокруг.
Как приговоренный к казни, но еще не сломленный пытками и унижениями смертник.
Он не шевельнулся и не изменил выражения лица даже тогда, когда торговец начал демонстрировать покупателю его мышцы, а потом еще и зубы! Стоял с таким видом, будто его здесь вообще не было!
О’Хмара, расширив глаза, смотрел на черкизонца и испытывал растущее уважение к этому на первый взгляд изнеженному и хлипкому «херувимчику» и восхищение его стойкостью.
А вот к этим двум уродам, что сейчас так бесцеремонно осматривали Костю и торговались за него, он не испытывал ничего. Ничего – кроме лютой, щерящей зубы в кровожадном оскале ненависти!
– Послушный, воспитанный, обученный… – разливался соловьем «сальный боров», а ненависть Марка все злее и яростнее шипела и топорщила на загривке жесткую, как перья гарпий, шерсть. – У всех своих прежних хозяев он был… гм, в немалом фаворе, если вы, конечно, понимаете, о чем я… – торгаш скабрезно, с намеком, хохотнул. – Так что…
– Домашними зверюшками не интересуюсь! – ледяным тоном оборвал его покупатель, кинув короткий изучающий взгляд сперва на предмет обсуждений, а затем – почему-то на его соседа по клетке. – Что он еще умеет – кроме как лизать хозяевам ноги и…
