косы.
Даже неискушенного взгляда было достаточно, чтобы понять, что женщина и мальчик принадлежали к одному племени.
– Это ты, что ли, по-нашему говорить умеешь? – вместо приветствия обратилась она резким и сипловатым голосом к Косте, каким-то безошибочным способом выбрав из двоих именно того, кто ей был нужен.
– Очень плохо… – смутился подросток и даже чуть покраснел. – Не успел нормально выучиться. Но речь понимаю… Ой, извините… Здравствуйте!
Вслед за ним поздоровался и Марк.
Она ответила, и на какое-то время воцарилось молчание. Цыганка рассматривала ребят, а они в свою очередь – ее и давешнего мальчонку, притулившегося к ней сбоку. Сын, сразу видно.
– Я все видела, – вдруг сказала женщина. – И нарочно подослала Бахти[10] к вам поприставать. Узнать хотела, что вы за люди.
– Мы из Атриума, – начал было Костя, видимо, решивший взять на себя роль главного собеседника. – Нас купили для работ на арене. Мести, чистить, убирать…
– Не о том я, – перебила она. – Мне хотелось узнать, не кто вы, а какие вы.
– Узнали? – усмехнулся Марк, чуть тряхнув цепью. Получилось мрачно и недобро.
– Узнала, милый, ой, много чего узнала! – глаза цыганки блеснули легкой насмешкой. Она повернулась к Косте: – Скажи, та, что учила тебя, когда- нибудь гадала тебе?
Квазимодо удивленно шевельнул бровью, но потом мотнул головой и ответил:
– Нет, ни разу. Да я и не просил. Какой смысл было гадать, если она и так видела, как я тогда жил, а мне… а у меня жизнь никогда не отличалась большим разнообразием и всегда зависела от чужой воли.
– Да, беда, когда над собой своей воли нет… – кивнула котлярка[11]. И вдруг указала перед собой коричневой, унизанной разномастными браслетами и кольцами рукой: – Садитесь-ка сюда, мои милые. Говорить с вами буду. О судьбе вашей говорить.
Костя без возражений исполнил приказанное и сходу сел по-турецки прямо на пошарканный гранит пола. Потянул за собой друга, да еще и чуть дернул за цепь: мол, садись давай, не выделывайся! Марку ничего не оставалось, как последовать его примеру. Хотя все происходящее ему по-прежнему сильно не нравилось, и скавен уже начал подумывать, что его идея прогуляться по станции была сущим ребячеством.
Спину резало и саднило, словно по ней прошлись когти какого-нибудь особо ядовитого порождения. Юноша с тайным удовольствием осторожно прислонился ею к холодному мрамору пилона. Стало чуть-чуть полегче.
– Вам надо ладонь показать, да? – обратился Квазимодо к гадалке. – Левую или правую?
Та остановила его.
– Не надо мне ваших ладоней, милые, я и без них вижу то, что должно было случиться и наконец случилось. А вижу я цепь, и вас на концах этой цепи.
Подростки дружно посмотрели на сковывающий их наручник с тяжело провисшей между «браслетами» короткой цепью. Переглянулись. Деликатный Квазимодо неловко и растерянно улыбнулся, а куда менее политесный, чем он, Крыс очень громко и очень саркастично хмыкнул – мол, это и безо всяких гаданий видно!
Женщина небрежно отмахнулась; мелодично звякнули браслеты.
– Я говорю не о той цепи, что на ваших руках. О другой. Один конец тут, – смуглая ладонь дотронулась до груди Кости в том месте, где билось его сердце, – другой – тут, – последовал аналогичный жест, относящийся уже к Марку. – Длинная цепь, крепкая, хорошо держит, ай хорошо! И пока цепь эту не разорвать – вас никакой беде, никакому лиху не одолеть.
– Вы говорите о нашей дружбе? – вежливо уточнил Костя.
– Нет, мой отважный соколик. Это куда сильнее, чем дружба. Это судьба ваша, ЕЕ цепи на вас. Я это сразу увидела, как только вы подошли. На роду вам, мои милые, написано было встретиться и идти дальше вместе. До самого конца. Рука об руку, душа к душе, сердце к сердцу, кровь за кровь… – на этом месте гадалка умолкла и рассеянно погладила волосы прильнувшего к ней сынишки. Лицо ее посерьезнело, даже омрачилось какой-то невеселой думой. – Но вот если порвать эту цепь… – она покачала головой и как-то беспомощно махнула рукой. – Ай, не могу я хорошо сказать все, что вижу и чую про вас, милые, не выходит у меня… Опутала вас судьба ваша, опутала, а сама вокруг пляшет и смеется – поди ее поймай, в цепях-то! Но вот что скажу, мои милые: вы сильны, когда вы вместе. Помните об этом. И… вот еще что… – блестящие черные глаза остановились на лице Марка, и тот едва не вздрогнул: ему показалось, что цыганка его насквозь видит. – Однажды встретишь ты на темной дорожке врага одной с тобой крови. Доверься ему, чем бы тебе это ни грозило. А ты… – ставший бездонным взгляд переместился на Костю, – никогда не зови к себе смерть, даже если все потеряешь – и чем дорожил, и что проклинал. Слышишь? Никогда. А еще – помните друг о дружке. Всегда, что бы с вами ни случилось, даже если разлучат вас. И тогда судьба ваша перестанет плясать и смеяться и сама дастся вам в руки.
На некоторое время между ними снова повисло молчание. А потом Марк порылся в кармане и… протянул цыганке оставшийся там патрон –
