выздоровления!
– Спасибо! – весело отозвался со своего места Костя; Марк, помедлив, тоже поблагодарил. В конце концов, этот «чистый» оказал ему медпомощь – хотя мог бы брезгливо отвернуться от мутанта. И было бы невежливо оставить его без признательности за это.
Дим-Саныч кивнул им и вышел, позвав за собой Гая. Тот зачем-то погрозил подросткам кулаком – мол, чтоб никакой больше самодеятельности у меня тут! – и удалился следом за врачом.
– А теперь – рассказывай! – велел Крыс, подождав, пока за ними не закроется дверь.
– Что? – не понял Костя. – О чем?
– Да все о том же! Какого хрена ты сунулся к этому Мазюкову – за меня вписываться? Я разве тебя просил об этом?
– Не просил, – признал черкизонец.
– Тогда какого…
– Ну, я же тебя там, в клетке, тоже не просил спасать меня от продажи в бордель для педиков!
Марк поперхнулся следующей фразой и некоторое время пытался откашляться. Как-то из головы совсем вылетело, что Костя – мастер неожиданных и порой весьма прямолинейных сюрпризов. Причем преподносимых с абсолютно непробиваемым видом, как будто так и надо!
– Врезать бы тебе как следует!.. – отдышавшись, просипел скавен, наконец озвучив свое недавнее желание. – Чтоб не борзел, где не надо, и не лез в бутылку…
– Врежь, – улыбнулся черкизонец. – Моей смазливой роже это, думаю, будет только на пользу. Да и прозвищу буду больше соответствовать.
– Ой, дурак…
– Ага…
Некоторое время они лежали молча на отведенных им Гаем местах. Затем Марк, резко выдохнув, сгреб в охапку свое одеяло и подушку и, как был босиком и в трусах, прошлепал к койке друга.
– Подвинься! – буркнул он.
– Кому-то, кажется, было велено лежать тихо и не выступать… – сказал в пространство вредный Квазимодо. Но отодвинулся к стенке, давая место, сразу же и не колеблясь.
– Кто бы еще говорил… Артист, блин… погорелого цирка…
Скавен улегся рядом с другом на живот и положил подбородок на сложенные руки. Некоторое время оба молчали.
– Я все хочу тебя спросить… – наконец начал Марк. – Вот тебе все твоя, как ты говоришь, «смазливая» ро… внешность покоя не дает. А ты не пробовал ее как-то… ну… вообще изменить? Так, чтоб не цеплялись всякие озабоченные сволочи?
– То есть изуродовать себя? – Костя почему-то не удивился вопросу и даже понимающе кивнул. – Знаешь… я хотел. И даже пытался. И не раз. И не только изуродовать, но и… совсем… В смысле – убить себя, – он как-то безнадежно махнул рукой и со странной смесью беспощадной горечи, удивления и ненависти к себе закончил: – Представляешь – не могу! Не могу поднять на себя руку, страшно становится… Марк, я трус, да?
Скавен посмотрел на расстроенного, кусающего губы «чистого». Все, что за это столь короткое время он успел узнать и понять о своем новом друге и товарище по несчастью, в слово «трус» ну никак не укладывалось!
– Да никакой ты не трус! – стараясь казаться спокойным и небрежным, возразил он. – Ты просто… Просто зверь.
– Че-го?
– Чего слышал, Квазиморда! Зверь. С обостренным ис… тьфу ты, как же там его?.. А! Обостренным инстинктом самосохранения. Он-то тебе и не дает причинить себе вред… Хотя то, как ты спорил с Мазюковым, – Марк хмыкнул, – заставляет меня все же усомниться в том, что этот инстинкт у тебя имеется!
– Видимо, он же мне и драться мешает… – погрустнел Костя, кажется, не обратив ни малейшего внимания на очередное упоминание о его словесной стычке с хозяином. – Этот самый инстинкт… Только он почему-то как-то странно мешает. Как подумаю, что мой удар причинит кому-то боль… или вообще убьет… Сразу страшно так… за других…
Лицо Крыса расплылось в широкой улыбке, темные глаза блеснули короткими алыми сполохами в тусклом свете лампы.
– Что-то говорит мне, что ты совсем не думал об этом в тот раз, когда мы с тобой сцепились в клетке на торгу! И потом, с Мазюковым. А это значит, что ты вовсе не безнадежен!
Костя вздохнул, потянулся потрогать заплывший лиловым фингалом глаз:
– Тогда у меня просто не было другого выхода… В обоих случаях.
Крыс приподнялся на локтях и некоторое время разглядывал его лицо, словно впервые увидел. Квазимодо вспыхнул, на миг отгородился длинными ресницами, но потом снова вскинул упорный и строгий взгляд.
– Принципиальный ты наш… – совсем по-взрослому вздохнул скавен, почему-то снова ощутив щемящий, совершенно иррациональный страх за этого безбашенного. А потом, быстро оглядевшись, придвинулся ближе и, хоть в комнате, кроме них, больше никого не было, горячо зашептал ему на ухо: – Я
