– Это тоже все знают – много, бесчисленно много, их не сосчитать. И обычно отличия у них крохотные или их вообще нет.
– А может, старые кластеры после перезагрузки уходят в мир, похожий на Улей?
– В смысле?
– Ну в огромный, возможно, даже бесконечный, где места хватает для всех кластеров. Но он не такой, как Стикс, там нет ни зараженных, ни всего этого. Там всегда все хорошо.
Я пожала плечами:
– Если и так, что нам с того? Туда невозможно попасть, только откат поймаешь.
– Мне просто хочется, чтобы все было именно так. И чтобы те, кого похоронили на кластере, там оживали и жили счастливо. Знаешь начальников?
– Не поняла?
– Ну, секта такая – Свидетели Начала.
– Слышала что-то.
– Они так и говорят. Они своих всегда на кластерах хоронят, чтобы те ожили в новом Стиксе.
– Это сектанты, они какую только ерунду не придумывают.
– Может, и не ерунда, так многие поступают. Мертвые ведь не остаются, они улетают, это всем известно. Помнишь, как нам на занятиях рассказывали? Самый простой способ похоронить человека – это сбросить его в подвал и закрыть крышку, после перезагрузки в подвале тела уже не будет. Получается, для живых дорога закрыта, а для мертвых нет. Жизнь – это что-то особенное, вот попробуй ей определение дать. Ну? Ну подумай и скажи – что такое жизнь? Чем живое отличается от неживого?
– Тина, может, хватит уже философию разводить?
– Может, и хватит. Думай или не думай, а нормальное определение у тебя все равно не получится. Даже самый лучший ксер не сможет скопировать хотя бы муху, потому что это не патрон для винтовки, это живое. Это ведь не просто так, в этом есть какой-то смысл. Я хочу понять…
Слушая Тину, я то и дело порывалась сказать, что не так далеко отсюда уткнулся в озерную воду наш розовый Цветомобиль, в пассажирском отсеке которого остались тела двух орхидей и одной фиалки. Никто даже не подумал их хоронить, всем тогда было не до этого, к тому же без инструментов трудно справиться с такой работой, и некоторые всерьез верили, что помощь вот-вот подоспеет, так что нет смысла пачкать руки.
Скорее всего, тела девочек достались зараженным. Если там хотя бы один появился, такое он не пропустит и довольным урчанием может привлечь других.
Но Тина почему-то думает только о Еве. Видимо, до сих пор не приняла смерть остальных, ей повезло, что не пришлось, как мне, бродить по изрешеченному тяжелыми пулями пассажирскому отсеку.
Уж я-то навидалась.
– А ты знаешь, давай все-таки сделаем крестик из веточек, – решительно произнесла Тина.
Мне осталось лишь кивнуть:
– Как скажешь.
Приподняв второй рюкзак, я охнула.
– Что такое? – спросила Тина.
– Ох и тяжеленный.
– Может, нектаром набит.
– Нет, тут что-то другое, непонятное.
Нектар внутри был. Точнее – фляжка со все той же не очень-то приятной на вкус и запах жидкостью, которую рейдеры обычно называли живчиком или как-то в этом роде. Но основное содержимое рюкзака никак к нему не относилось и немало меня удивило.
Цепочки, кольца, кулоны, браслеты, крестики, серьги, прямоугольные брусочки, монеты и пластинки – несколько плотно обвязанных резиновыми жгутами пакетов таких вещиц. Почти все они были сделаны из одного легко узнаваемого металла.
Тина, повертев безвкусный перстенек с фиолетовым камнем, озвучила его название:
– Золото. Лиска, зачем таскать столько золота? Тут его ужас сколько.
Я повертела в руках кольцо белого цвета и с сомнением произнесла:
– Это не похоже на золото. И на серебро тоже не похоже.
– Бывает белое золото. А может, это платина.
– Может, и платина.
– Ли, зачем им понадобился этот мусор?
– Тинка, ты же знаешь, я не видела ничего, кроме Стикса, но вроде бы в обычных мирах золото высоко ценится.
– Еще как ценится, у нас оно дикие деньги стоило. Я жутко мечтала о цепочке, но сколько бы ни намекала, не подарили. Это не потому, что родителям
