– Счастливо? Значит, вы хотите, чтобы я убедила какого-нибудь несчастного Семерку в том, что… – я поискала в тексте нужное место, – «твое дело, пожалуй, самое важное для нашей страны. Ты занят физическим трудом и строишь дороги и здания – основу нашей страны». – Я снова уткнулась в документ. – «Ни одному Двойке или Тройке не сравниться с тобой в таланте, так что отвернись, когда они проходят мимо тебя по улице. Зачем разговаривать с теми, кто может быть выше тебя по положению, но несравнимо ниже по вкладу в общественное благо?»
Максон устремил взгляд на отца:
– Это разобщит наш народ.
– Напротив. Мое обращение поможет им лучше осознать свое место в жизни и создаст у них ощущение, что власть печется об их интересах.
– То есть вы хотите сказать, что печетесь об их интересах? – бросила я.
– Разумеется, пекусь! – заорал король. Я попятилась, напуганная этой неожиданной вспышкой гнева. – Народ нужно вести под уздцы с шорами на глазах, как лошадей. Если его не направлять куда нужно, начнутся разброд и шатание. Может, тебе и не нравятся мои маленькие речи, но они сделают больше, сохранят больше, чем ты можешь себе представить.
Я молча стояла с замирающим сердцем, держа в руках бумаги. Я видела, что король боится. Каждый раз, когда ему сообщали о чем-то, что было неподвластно его контролю, он уничтожал это. Он валил все перемены в одну кучу, объявляя их государственной изменой, не потрудившись даже вникнуть. На сей раз его ответом была попытка заставить меня сделать то, что в свое время сделал Грегори, и разобщить свой народ.
– Я не могу это сделать, – прошептала я.
– Тогда ты не сможешь выйти замуж за моего сына, – спокойно отозвался он.
– Отец!
Король Кларксон вскинул руку:
– Дело обстоит именно так, Максон. Я позволил тебе настоять на своем, и теперь нам приходится торговаться. Если ты хочешь, чтобы эта девушка осталась, она должна быть послушной. Если она не в состоянии выполнить простейшее задание, я могу лишь сделать вывод, что она не любит тебя, а в таком случае зачем она вообще тебе нужна?
Я бросила на короля испепеляющий взгляд, готовая убить его за то, что он заронил эту мысль в голову Максона.
– Ну, что ты скажешь? Ты любишь его или нет?
Не так я собиралась произнести эти слова. Не поставленная перед ультиматумом, не ради дела.
Король наклонил голову набок:
– Как это прискорбно, Максон. Ей надо подумать.
– Я дам тебе время разобраться в себе. И если ты не сделаешь то, что я прошу, тогда плевать я хотел на все правила. К Рождеству тебя уже не будет здесь. Каким отличным подарком твоим родителям это станет!
Три дня.
Он улыбнулся. Я положила папку на стол и вышла из кабинета, изо всех сил стараясь не побежать. Не хватало мне очередного повода продемонстрировать ему, какая я никчемная.
– Америка! – закричал Максон. – Стой!
Я остановилась лишь тогда, когда он нагнал меня и схватил за запястье.
– Что, черт возьми, происходит? – осведомился он.
– Он спятил!
Я была на грани того, чтобы разрыдаться, но изо всех сил сдерживалась. Если король выйдет и увидит меня в таком состоянии, я этого не переживу.
– Я не о нем, – покачал Максон головой. – О тебе. Почему ты не согласилась?
Я взглянула на него как оплеванная:
– Это ловушка, Максон. Все, что он делает, – это ловушка.
– Если бы ты сказала «да», я покончил бы со всем этим прямо сейчас.
Я не могла поверить своим ушам.
– У тебя был шанс покончить со всем этим, но ты им не воспользовался. И ты хочешь сказать, что виновата я? При чем здесь я?
– При том, – бросил он запальчиво, – потому что отказываешь мне в любви. Это единственное, что было мне нужно в Отборе, но
