нога в стремени застряла. Срубивший его татарин вопит по-своему победно, только радовался недолго. Рязанский ратник достал его мечом, рассёк грудь, татарин упал. На троих наших четверо татар, и уступать никто не хочет. Десятник от противника едва отбивается, то меч, то щит под удар басурманской сабли подставляет.
Саша на ближайшего к нему противника напал, молодого парня, похоже, сверстника. Глаза у татарина ненавистью горят, что-то шипит сквозь зубы. Саша обманное движение сделал, как будто краем щита хочет татарина в голову ударить. Татарин на обманку попался. Свой щит вскинул, а Саша снизу, под щитом, саблей уколол. Куда попал, увидеть не успел, противник вскрикнул, лицо его резко побледнело, затем упал на шею коня. Добить надо, возможно, только ранен, а на Сашу слева татарин напал внезапно. Левую ногу болью обожгло. Саша щитом прикрылся. Противник здоровый, ростом Саше не уступает и силён. Удары саблей мощно наносит, аж щит у Саши содрогается.
Самый опасный противник в бою – сухой, жилистый, у таких реакция хорошая. А если здоровяк – силы у него с избытком, но скорость не та, груда мышц мешает. Татарин на силу рассчитывает, техника сабельного боя как таковая отсутствует, саблей действует как палкой.
После очередного удара врага Саша сделал резкий выпад, уколол противника в живот. Точно ранил, кровь обильно потекла. А татарин, как раненый медведь, только обозлился. Медведи и кабаны на рану крепки, иной раз хозяин тайги со смертельным ранением не одну сотню метров проходит.
Враг кричать что-то начал и снова саблей лупит. Саша удивлялся – да что он, двужильный? И всё же подловил момент, ещё раз укол нанёс в грудь. Здоровяк замер, недоумённо посмотрел на рану и грохнулся с коня. Эта схватка буквально вымотала морально и физически. Саша повёл вокруг головой. Никанор в седле сидит, держится из последних сил. Вся грудь и правая рука в крови. А больше живых дружинников не видно, только на земле тела. Сзади стук копыт. Обернулся – единственный уцелевший в сече татарин нахлёстывает коня. Убоялся, убегает. Надо Никанору помочь, перевязать и к своим, за реку, ехать. Пока темно и татар нет поблизости, успеть тела павших рязанцев забрать, оружие, коней.
И вдруг тупой сильный удар в левое плечо. Сразу слабость накатила, тошнота. Потом трава перед глазами. Ещё успел подумать: почему трава, он же на коне сидел? И отключился.
Пришёл в себя на время малое от того, что раскачивало его, как на лодке. Оказалось, несли его на рогожке лицом вниз. И голос:
– И Никанора, и новика этого к лечцам надо, в деревню какую-нибудь. Если в Переяславль везти, растрясёт на телеге, помрут.
– Зачем их в урочище понесло?
– Мыслю…
О чём мыслит ратник, Саша не узнал, снова потерял сознание. Пришёл в себя уже днём на тряской телеге, рядом Никанор при каждом толчке постанывает.
– Никанор, ты как?
И сам не узнал своего голоса хриплого.
– Болит всё, – простонал десятник.
– Крепись. Сразу не убили, теперь не умрём.
– Водицы бы испить.
Саше и самому пить хотелось нестерпимо, во рту сухо, язык шершавый. Возница услышал, повернулся, протянул баклажку – небольшую выдолбленную тыкву с водой. Саша руку протянул и вскрикнул от боли. Возница лошадь остановил, с телеги спрыгнул, дал обоим поочерёдно напиться.
Какое блаженство утолить жажду!
Вскоре телега въехала в село. Ездовой стал расспрашивать селян, где живёт знахарка Авдотья. Узнав дорогу, проследовал к избе, стоявшей на отшибе. Ездовой скрылся во дворе, вернулся вскоре с ещё не старой женщиной. Саша представлял себе знахарок древними старухами, а этой лет сорок. Она бегло осмотрела раненых прямо на телеге.
– Что же вы с них кольчуги не сняли? – посетовала она.
– Боялись раны побеспокоить, – развёл руками ездовой.
– Дурни! По-вашему, я могу разрезать кольчуги ножницами? Зови мужиков. Перенести болезных в избу надо, помочь броню снять. Да живо!
Ездовой побежал к избам, вернулся с четырьмя дюжими мужиками. Броню сняли прямо на телеге. На рогожах, на которых выносили с урочища, отнесли в избу, уложили на полати. Ездовой сбегал к телеге ещё раз, принёс кольчуги, саблю Александра в ножнах.
– Железо-то мне зачем? – возмутилась знахарка.
– Дык, кольчуга по размеру делается, другому ратнику не подойдёт. Пусть полежит броня-то, выздоровеют, заберут, ещё спасибо скажут.
– Ну, брось их в сенях. Воевода-то о плате ничего не говорил?
– О! Выскочило из головы совсем. Конечно!
Ездовой достал из-за пазухи грязную тряпицу, развернул, протянул несколько монет.
– Ты не смотри на меня так, – сказала знахарка ездовому. – Мне болящих кормить надо, а лечу я задаром. Лежать им у меня долго, денег, что воевода дал, может и не хватить. Это им сейчас ничего не надо, а как выздоравливать зачнут, так только еду подавай. Знамо дело – мужики!
– Так я поеду. Воеводе-то, что сказать?
