А интересно, это Мамаева Ляле зеркальце напророчило? Это с ним она увиделась бы, коли бы на встречу пошла?
— Будьте расторопнее, Попович!
Я ускорилась. Мы почти подбежали к остаткам развалившейся церкви. Только здесь Крестовский отпустил мою руку и сел на слом стены, будто силы его оставили. Я огляделась. До меблированных комнат «Гортензия» минут семь неторопливым шагом. Улица была безлюдна, только какая-то коляска вывернула из-за угла, лошадка, чью голову украшал затейливый плюмаж, процокала по разбитой мостовой до следующего поворота.
— Ежели наше дело закончилось, я хотела бы пойти домой, — противным голосом проговорила я в пространство.
— Наше дело, Попович, только начинается. — Он тоже умел говорить противным голосом. — Завтра с утра обойдете все лавки, где продают ваши «Сети любви», и узнаете, кто в столице такие безделушки производит. Докладывать лично мне.
— Слушаюсь.
— Я видел похожее зеркальце на месте убийства… Идемте, найдем вам извозчика.
— Не стоит. — Моя голова уже занята была планированием завтрашних поисков. — Я живу неподалеку.
— Здесь? — Он, кажется, удивился. — Тогда вас необходимо проводить.
Я не возразила оттого, что голова уже другим занята была. Сперва надо найти посыльного Гришку, он меня на лавочников выведет. Если я просто в лавку зайду и начну спрашивать, не узнаю ничего или очень мало. Над легендой потом подумаю, у меня для этого целая ночь впереди. А вот над маскарадом голову поломать придется уже сегодня. Мне срочно нужна другая одежда. Ходить в мундире на задание — глупо. Я, конечно, заслужу определенное уважение в глазах опрашиваемых, но откровенных ответов не дождусь. Где же одежду до завтрашнего утра взять? Да не просто абы какую, а к случаю подходящую. Может, у начальства совета спросить?
Я искоса взглянула на Крестовского. Сапфировые серьги в его ушах блестели при свете фонарей. Колдун! Чардеище! И чем-то очень взволнован. Мне-то он пока не скажет, что его тревожит. Начальство… Длинное слово, мне не нравится. Вон он быстро применился меня просто Попович называть. Коротко и по существу. Мне для него тоже надо прозвание придумать, так сказать, общение уравновесить.
— Шеф! — выпалила я неожиданно даже для себя. — Я свой багаж в поезде забыла, мне завтра на дело не в чем идти. При приказе какая-нибудь костюмерная имеется для таких форс-мажорных случаев?
Он посмотрел на меня с таким видом, как будто заговорила каменная стена или разверзлась геенна огненная.
— На вашем багаже была магическая метка?
Я кивнула. Матушка настояла, дабы, случись что, Гелюшкины платьица в пути не потерялись.
— Тогда его уже должны были вам отправить.
Я припомнила, как наговаривала над меткой адрес меблированных комнат «Гортензия», и повеселела. Кстати, мы незаметно к ним и подошли.
Я рассеянно сообщила о сем факте Крестовскому, потому что опять стала думать о завтрашнем мероприятии, а организм мой устроен таким образом, что думать сразу о двух вещах я не умею.
Шеф не ответил, стоя у входа на манер соляного столба. Я проследила за его взглядом. Вывеска заведения тети Луши сменилась. То есть название осталось прежним, только под ним теперь была еще одна доска, на коей намалевана была большегрудая рыжеволосая барышня в чиновничьем мундире, держащая под мышкой горшок с ярко-синими цветами, по-видимому, гортензией.
— Кхм… — Я решила прояснить ситуацию: — Мне приходится таким образом доброе к себе отношение хозяйки отрабатывать.
— Понятно.
Я от его высокородия это «понятно» за сегодня, наверное, раз пятьдесят слышала. Наверное, это его паразитическое слово или как там оно по- научному называется.
Я попрощалась, оставив Крестовского любоваться шедевром живописи, и поднялась к себе в комнату. Сундук, мой миленький вожделенный сундучище, уже ждал меня там. Я чуть не расплакалась, проведя пальцами по его треснутой с одного боку крышке. Теперь мы на дело в правильной одежде пойдем, и дело сделаем, и шефу доложим. А он зыркнет своими глазищами благостно и скажет: «А вы на диво расторопны, Попович!»
Дверь без стука отворилась. Тетя Луша вплыла в комнату на манер речного парохода:
— Умаялась на службе, Гелюшка?
Я поздоровалась, кивнув, что да, умаялась, и чайку хорошо бы в честь этого сообразить, и откинула крышку сундука. Все было на месте, все мои платьица, и шляпки, и парики числом двенадцать, и даже белая бородища, в которой я изображала святого Миколауса на гимназическом утреннике в Вольске лет семь назад, тоже была здесь. Борода-то мне для маскарада вряд ли понадобится, я ее из сентиментальности хранила, на нее целый лошадиный хвост пошел и еще чуть-чуть от гривы. Белоснежная матушкина кобыла, Зорька, со слезами мне волосья свои отдавала, так что выбросить рука не поднималась.
Я достала с самого донышка коричневое платьице с плоеным подолом, белокурый парик и шляпку-канотье с розовой ленточкой по тулье.
Тетя Луша тем временем мялась в дверях, более ее присутствие игнорировать было уже неприлично, и я подняла на нее вопросительный взор, прижав к груди добытое из сундука.
