— Ну и зачем пришел? — спросила я, выглядывая из своего укрытия.
Бесник тем временем, оказывается, возившийся со светильником, подергал за какой-то рычажок, щелкнул пальцами, и комнатенка моя осветилась привычным желтоватым светом.
— Тянет.
Перфектно! И чего я его просто из окна не столкнула? Авось не расшибся бы, а я б приличия соблюла. Сейчас-то поздно скандалить. Тянет его, ирода! У меня все думы про паука-убийцу-Петухова, а его тянет!
— Одежду мне подай сюда, — велела я строжайшим тоном.
За ширмой затопало, зашуршало, и ко мне на руки опустилось зеленое платье.
«Стало быть, судьба мне его надеть сегодня», — решила я и принялась облачаться.
Тем временем гость пересказывал мне столичные новости. Я не вслушивалась, шнуровочки да крючочки заняли все внимание, их было много и располагались они по большей части в местах труднодоступных, то есть на спине.
— Князь Серебряный и пленница Варвара… — Неклюд запнулся, когда я вышла из-за ширмы. — Да ты красотка, чавэ.
— Попрошу без пошлых комплиментов. — Я присела к столу. — Про какого князя ты там сейчас говорил?
— Это название наиновешей фильмы.
— И?
— И я тебя сегодня приглашаю ее посмотреть.
Я покачала головой. Еще чего не хватало! У меня тут дело раскрытое, убийца, почитай, в кармане, а я по фильмотеатрам расхаживать?
Весник, будто подслушав мои мысли, продолжил:
— Я же все понимаю, чавэ. Служба твоя важная да полезная все силы отнимает. Только одной службой жить нельзя, перегоришь, потухнешь, и даже любимое дело не в радость станет. Отдыхать тоже нужно, и развлекаться, полной жизнью жить.
В чем-то он был прав, видала я таких, перегоревших. Папенька мой покойный все силы науке отдавал, но иногда накатывало на него — апатия, злоба. Неделями из спальни не выходил, чтоб мою детскую душу случайно не травмировать. А ежели припомнить, то он только с появлением в нашей жизни маменьки поспокойней стал, помолодел даже, книжку написал, по ней до сих пор в университетах преподают.
— Около фильмотеатра заведение одно есть, где сливочное мороженое подают. — Бесник, как и я, умел заходить с козырей.
Отказаться от мороженого в мокошь-градскую жару мог только безумец. Я молча поднялась и достала из сундука шляпную картонку.
В конце концов, до утра меня вряд ли на службу стребуют. Но, чтоб совсем уж очистить совесть, я достала еще один лист бумаги, написала, куда отправляюсь, и пришпилила его на дверь комнаты с внешней стороны.
До фильмотеатра было решено прогуляться пешком. Руки мне неклюд не предложил, да я бы и не приняла, не в таких мы отношениях, поэтому мы просто шли рядом, время от времени перебрасываясь словами. Я пару раз оглянулась, не крадутся ли за мной мамаевские шпики, и, их не обнаружив, решила, что Эльдар уже снял служак с поста.
Мы завернули в переулок — Бесник, успевший изучить местную топографию, сказал, что так мы изрядно срежем — и нос к носу, ну ладно, грудью к носу, столкнулись с Марком Иреновичем Гирштейном, наследником известной гнумской фамилии.
— Я к тебе, асессор. — Марк Иренович антимоний не разводил, сразу приступив к делу. — Вот.
Он достал из внутреннего кармана оплывший кусок металла.
— Нашел тебе форму, в которой ту печать отвержения заливал.
— Гаджо? — прорычал неклюд.
— Тебе известно, что это за штука? — Я приняла у гнума подношение и протянула Беснику.
— Такой печатью из неклюдов изгоняют, — пояснил тот, не прикоснувшись к форме. — Запирают внутреннего зверя, а душу изгнанника темным силам отдают. У моего родителя похожая есть. Да я же вашему Крестовскому про то рассказывал.
— Ну, мне он, вишь, не пересказал. — Я опустила железку в тканый ридиюольчик, который несла на запястье, потеснив в нем носовой платок, денежку, необходимую любой барышне, даже если она идет гулять с кавалером, и гребешок. — Спасибо, Марк, — поблагодарила я гнума.
— Спасибо в карман не положишь и в стакан не нальешь, — начал он обычную гнумскую бодягу, призванную возвеличить свершение и стребовать ответную услугу.
— Твое дело с гаджо связано, чавэ? — встревоженно перебил его неклюд. — Это опасно очень. Они поганые люди, нет, даже нелюди. У тебя пахло в комнате… Он у тебя был?
«Конечно, был, — подумала я, — Лялины наряды подносил. Недаром мне показалось, что от Палюли дух гадостный. Мне же и Бесник говорил, что изгнанники пованивать начинают, будто душа в теле гниет».
А вслух ответила:
— Мои служебные дела я с тобой обсуждать не буду. Вел меня на фильму, так веди.
