образом настроение после моего бравого монолога возросло, и не только у меня. Тот же Бедин стал смотреться не мокрой курицей, доклевывающей последние зёрнышки, а выпустившим шпоры петухом, который готов взять своё. Одним словом, командарм повысил моральное состояние своей тыловой службы. Позитивное завершение нашего разговора подвигло меня предложить Бедину накормить своего прямого начальника в своём замечательном вагоне-ресторане. Всю дорогу до вагона-ресторана я шутил по поводу того, что бывший лейтенант госбезопасности ещё плохо адаптировался к реалиям обычной армейской жизни. Заставляет голодать командарма, при этом не развлекая его приятной беседой, а вываливая на него все проблемы бытия. Но вся моя ирония угасла, как только я уселся за стол и отведал первое блюдо. Кухня была на высшем уровне, и оставалось только нахваливать Бедина, организовавшего такой пир в наши нелёгкие времена. А после обеда с сожалением покинуть это место раздачи амброзии, чтобы заняться прямым делом командарма – выездом в передовые части, для организации столь нужного всем удара по силам зла.
Глава 13
Третий час нахождения на НП 4-й танковой дивизии не принёс ничего, кроме разочарования. Не так развивалось начало нашего наступления, как я думал. Не было у немцев паники и никуда они не бежали, бросая технику и вооружение. Хотя всё мы вроде бы сделали правильно – ударили неожиданно, предварительно подавив основные огневые точки. Полчаса по ближайшим тылам противника работали 152-мм гаубицы, в прах разнося разведанные огневые точки немцев. В первые минуты артподготовки сердце радовалось удачному началу дня – ни одной летающей немецкой сволочи в небе, наши танки и пехота ждут только красной ракеты, чтобы двинуться вперёд. И вот такой облом – немцы не побежали. Засели гниды в уцелевших огневых точках и лупят из пулемётов так, что головы не поднимешь. Попытка подавить эти пулемёты пока не удаётся. У гаубиц уже кончились снаряды, миномётами ничего не получалось – немцы засели в своеобразных дзотах, и мины поднимали просто пыль на перекрытиях вражеских укреплений, ну а орудия небольших калибров никак не удавалось установить на прямую наводку. Одним словом, безобразно была организована первая наступательная операция наших войск в этой войне. Инженерная разведка не проводилась вообще. На глазок осмотрели местность, включая и меня, представили, как наши танки вслед за огненным валом раскатывают немецкие позиции, и успокоились. И ни одному командиру не пришло в голову проверить луг, который подходил к немецким окопам. А что его проверять, и так всё ясно – коровы на нём недавно паслись, вон своих вонючих лепёшек сколько насыпали. А что недавно, тоже понятно – такие рои мух только на свежаке собираются. А значит, луг не заминирован, и можно спокойно подобраться к немецким позициям.
Вот и подобрались – всё ещё скулы от злости сводит. И было от чего – поле боя, а именно вот этот долбаный луг был усыпан павшими красноармейцами, и наша доблестная техника там тоже присутствовала. Три неповреждённых танка КВ, чуть ли не по башню зарылись в этот коварный чернозём, больше похожий на густую грязь. Один тяжёлый танк всё ещё газовал, пытаясь враскачку выбраться из этого капкана. А техника, которая не самозакопалась, была и такая (три лёгких танка Т-26 и два бронеавтомобиля БА-20), весело дымилась, распространяя по округе тяжёлый запах горящей органики и нефтепродуктов. И подбила их всего лишь одна уцелевшая 37-мм пушка гитлеровцев. Наводчик там был опытный и хладнокровный – расстрелял моих салаг, не выполнявших даже простейшего манёвра, как в тире. Польза от подбитой техники всё равно была – не нужно было бросать для бесславного отхода живой силы дымовых шашек. А отвести ребят было просто необходимо, они не в состоянии были продолжать атаку. Школа не та, они если и ходили в учебную атаку, то раза два, не больше. Но вообще-то ребята из этого батальона неплохие, не побежали в тыл, задрав хвост, напоровшись на кинжальный огонь двух пулемётов. Лежат под пулями, как суслики, хотя в душе, наверное, и кроют матом начальство. Ну ладно, начальству не привыкать, но посмотрим, как они выдержат мой мат. Пинками, что ли, погнать командиров этого полка на пулемёты? Чтобы знали, сволочи, каково это идти в атаку на плохо разведанные позиции противника. Но это желание у меня очень быстро прошло. Так, минутный порыв. Я-то понимаю, что это от безысходности и желания хоть что-то сделать. Не дело командарма с пистолетом поднимать людей в атаку, на какой-то сраный ротный опорный пункт. Да, вот именно, при зрелом размышлении, я пришёл к выводу, что это всего лишь ротный опорный пункт. Расчихвостили нас по полной программе, и что обидно, сделать ничего не получается. Нет, конечно, можно нагнать сюда ещё людей и всё-таки завалить эти чёртовы пулемёты телами моих бойцов. И что? В этом, что ли, будет заключаться доблесть командарма? Да гнать нужно таких военачальников взашей. А лучше отдать на растерзание матерям красноармейцев, погибших по вине такого командарма. По крайней мере, для меня это было бы самое страшное наказание.
Все эти размышления на грани нервного срыва были фоном на основную думу – как заткнуть эти проклятые пулемёты. Варианты отметались один за другим, пока в голову не пришла одна простая мысль. «Что ты паришься, мать твою! У тебя же рядом сидит лучшее оружие для этого дела – Якут называется! Да он с километровой дистанции в пуговицу попадёт, не то что в глаз пулемётчику с трёхсот-четырёхсот метров». Я, тут же не отрываясь от стереотрубы, выкрикнул:
– Шерхан, Якут, быстро ко мне!
Когда оторвавшись от стереотрубы, повернулся, оба сержанта стояли уже передо мной. Ещё бы, им до места командующего у стереотрубы было всего-то метра два, не больше, они, как обычно, сидели на корточках, прислонясь спиной к стенке окопа НП. Глянув на свой главный резерв, я про себя хмыкнул: «Вот так всегда, если какой-нибудь немецкий командарм имеет в резерве пару-тройку дивизий, то у меня на всё про всё имеется пару сержантов.
