— Я не… не приказывала морить тебя голодом… Я только хотела… чтобы ты остался! — Ее рука обожгла его скулу теплом. На губах Йофрид пузырилась кровь, но она улыбалась. — Я не знала, как сделать это иначе… такой сильный, такой красивый. Когда я подумала, что ты уплывешь навсегда… я едва не умерла.
Содрогаясь от внутреннего ужаса, волшебник выпрямился и поднял булаву. Долгие секунды он держал ее в руке, а потом обрушил вниз. Шипастый шар ударил о камни, полетела каменная крошка, рукоятка сломалась. Дружинницы взвыли, но магический огонь надежно держал их в стороне. Взяв конани на руки, волшебник потушил пламя.
— Стоять! — взревел он, отбрасывая самых ретивых защитниц назад. — Я победил! Она принадлежит мне! И вы все принадлежите мне! Я самый сильный в Карденвиге! На Оре! Я ваш конан! Любое ослушание будет караться смертью! А теперь пошли вон!
Серый магистр внес ее в пиршественный зал мимо Томеха Бэлзы и пронес по внутренним чертогам, туда, где устроил свое временное пристанище.
Свечи и факелы зажглись сами. Тобиус уложил Йофрид на приземистую кровать и несколькими быстрыми движениями ножа распорол одежду вместе с кольчугой. Очаг разгорелся мгновенно и дал хорошее сухое тепло. От женщины пахнуло букетом неприятных ароматов, что было не странно — ведь она только-только вернулась из долгого похода. Немытое тело, рыба, вяленое мясо, конский пот, слабый отголосок эля, пахучие мази для обеззараживания ран, запах другой женщины.
Прочитав над своими руками заклинание, он окутал их нежно-зеленым светом, живым и теплым, положил ладони на самую крупную гематому, ту, что оставил сам, и начал процесс исцеления. Поработав ножом, он очистил легкое от осколков и крови, ювелирно восстановил грудную клетку, заставил обширный кровоподтек растаять, срастил кожу. Лишь закончив с самой тяжелой раной, Тобиус сгустил из воздуха немного воды и быстро разогрел ее, разбавил в воде несколько своих настоек, достал тряпки и начал обтирание. Он действовал осторожно и очень умело, как учили целители народа сару- хэм, — удалил грязь, удалил следы кровяной коросты с недавно сшитых порезов. Во многих местах виднелись темные пятна синяков, оставленных не им. Конани была в бою, сражалась сама, как и положено владычице Оры. Ему пришлось обновить ее раны, чтобы самому заживить их должным образом, быстро, без шрамов. Под конец он стал обмазывать тело горячительными и живительными маслами, подстегивающими внутренние силы организма. Его руки скользили по рельефному животу, огибая крупные белые груди с красными сосками, растирали сильные плечи и шею, массировали широкие мускулистые бедра и спину. Она была сильна, владычица Оры, дева-воительница с кожей, не знавшей палящего солнца, покрытая шрамами, отмечавшими ее храбрость. Боги этого языческого края наделили Йофрид всем, о чем могла мечтать орийка, и южанин постоянно ловил себя на том, что пожирает ее глазами. Уши волшебника горели, дыхание сбивалось на громкое сопение, а внизу ширилось томление, но он напоминал себе, что является лекарем, а под руками его, прежде всего, человек, нуждающийся в помощи. Он также напоминал себе, что совсем недавно готов был убить эту женщину, что она жестокий и злой человек, однако томление от этого не умалялось.
К моменту завершения целительских процедур стояла глубокая северная ночь. Маг напился воды, вытер лицо и уселся подле кровати. В последнее время он только и делал, что ухаживал за больными, — за Орзой, за Томехом, за Финелем Шкурой, которого он спас от участи неприкаянного чудовища и которого Орза почему-то тоже выхаживала, пока Тобиус томился в камере. Прошло немало времени с тех пор, как этот южанин освободился от чар, но состояние его на момент возвращения к человеческой ипостаси было столь удручающим, что он до сих пор не выздоровел полностью. Тобиусу оставалось гадать, отчего ненавидевшая южан колдунья сжалилась над одним из них…
Целительство отнимает прорву сил и требует от волшебника искусности. Глаза сами стали слипаться. Тобиусу показалось, что он прикрыл их на мгновение, но когда проснулся от внезапного толчка, уже лежал на кровати, придавленный изрядной тяжестью. Его лицо жгло чужое дыхание и неумелые поцелуи, глаза Йофрид сверкали в полумраке. Он мог бы оттолкнуть ее, силы еще были, но вместо этого притянул к себе и жадно поцеловал, потому что тайно желал этого с тех пор, как впервые увидел владычицу Оры. Тяжелые груди сами нырнули в его ладони, и, направляемый сильной рукой конани, Тобиус стал мужчиной.
Все тело ныло от усталости и боли. То было добрая боль — от неумелых, но напористых ласк. Йофрид явно имела за плечами какой-то опыт… однако кровь на льняной домотканой простыне подсказала Тобиусу, что он первый мужчина, с которым она легла. Под большой медвежьей шкурой было невыносимо горячо от жара двух влажных тел, но то был добрый жар. Медленно, будто сквозь сладкий сон, Тобиус целовал ее скулы, щеки, лоб, глаза, припадал губами к распухшим покусанным соскам, а руки его нежно блуждали по сильным бедрам, ласкали ягодицы. Пальцы Йофрид погружались в его волосы, как дельфины в черное море, она играла необычными для Оры смоляными прядями уже довольно давно, говоря, что они похожи на нежнейший шелк и пахнут летними травами. Тобиус лишь глупо улыбался и, не открывая глаз, вдыхал запах ее тела. Впервые в жизни маг был влюблен и счастлив.
Отчего-то сильно захотелось курить, и вскоре он раскурил свою трубку. Йофрид, которая могла перепить почти кого угодно, но никогда не курила табачного листа, заинтересовалась. Она не раз видела, как Орза дымит своей длинной катлинитовой трубкой, но на просьбы попробовать старуха неизменно отвечала, что курение — это только для волшебников.
— Научишься ты от меня дурному, — хмыкнул Тобиус, позволяя женщине обхватить край керамического мундштука припухшими от поцелуев губами.
