Йофрид сделала глубокую затяжку, мгновенно закашлялась и отстранила мундштук. Когда наконец смогла говорить, она, утирая слезы, признала, что курение действительно только для волшебников. Тобиусу хотелось смеяться, он прижал женщину к себе и сам глубоко затянулся. Дым, выдыхаемый им, складывался в фигуры распутных женщин и мужчин, которые он некогда видел в одной восточной книге. Йофрид, разглядывая их, находила что-то себе по душе, смеялась и вновь начинала дразнить его. Тобиус отзывался со страстью, присущей пятнадцатилетнему мальчишке, и вновь бросался в эту горячечную круговерть стонов и криков, которая оканчивалась взрывом неземного восторга и блаженной истомой усталости.
Каким-то странным образом вся накопленная ненависть, все то, что жгло его изнутри, не давая умереть в ледяной камере, куда-то исчезло. Страдания и обиды простились сами собой, и он думал, чувствуя под боком горячее тело и выдыхая табачный дым, что если такова она, сила плотской любви, то сколь бы высоко ни возносили свои думы маги, недооценивать этой приземленной силы им не следует.
— Я должен уехать как можно быстрее, — сказал Тобиус вдруг.
Такая неожиданность заставила Йофрид вздрогнуть.
— Я что-то сделала не так? Дай срок, и я на…
— Если ты скажешь еще хоть слово, я сгорю со стыда, — сдавленно произнес волшебник. — Мне нужно уходить потому, что если я задержусь, то, возможно, не смогу уйти.
Она еще крепче прижалась к магу.
— Тогда я тебя точно никуда не отпущу!
— Не получится. У меня есть долги и обязательства перед архимагами и перед семьей. Я не могу их всех… ты душишь меня.
— У тебя есть семья, — прорычала воительница, оседлав его сверху и сомкнув пальцы на его горле, — я сойдусь с твоей женщиной на мечах и отрублю ее голову, если она не захочет тобою делиться!
— Мои друзья, люди, которых я взялся защищать, — они моя семья! Отпусти же!
— Тогда я тоже буду твоей семьей!
— Нам надо кое-что обсудить…
Тобиус не нашел своих магических перстней там, где оставлял их перед схваткой с Йофрид. Глупо было расшвыриваться драгоценными артефактами, но вчера он об этом не думал.
— Орза ждет тебя, — раздалось за спиной.
Тобиус окинул внимательным взглядом высокую девушку с длинными белыми волосами, одетую в белый же песцовый полушубок. Он оценил силу и потенциал ее магического дара и примерно представил, сколько заклинаний она держит в плетеном браслете из полосок тонко выделанной кожи на запястье.
— Иду.
Старуха сидела в своей опочивальне, устроившись в глубоком кресле — настоящем кресле, а не в объятиях мимика, — в коконе из шкур и одеял. Рядом с ней стояла вторая беловолосая девушка, копия первой.
— Близнецы?
Старуха поморщилась, будто мысленно называя его глупцом.
— Просто похожи.
— Жаль. Феномен магического эха так до конца и не изучен… Отдай.
В коротких пальцах Белой Бабушки мягко светились четыре магических перстня. Один золотой, с украшением в виде шарика, отлитого из розового стекла, второй серебряный, с украшением в виде головы и крыльев полярной совы, третий — тот, что Тобиус получил от Никадима Ювелира, украшенный крупным сапфиром, и четвертый, созданный из черного металла, потертый, с узором в виде рассеченного ломаной линией круга.
— Это какая-то ерунда. — Старуха бросила ему перстень с розовым шариком. — В этом живет сильный дух, очень сильный. Но тебе не по силам править им.
— Да, он находится в состоянии полного подчинения. Боюсь, если он обретет хоть часть собственной воли, мне его не удержать. — Маг надел серебряный перстень с совой.
— Правильно боишься. Так, это вообще не пойми что.
Он поймал перстень с сапфиром.
— А вот это, — она с отвращением посмотрела на черный перстень, — это сосуд большого зла. Ужас и боль исходят отсюда, и если ты выпустишь это на Оре, вальтууры поднимутся из снегов и будут идти за твоей головой.
— Я постараюсь так не сглупить.
Перстни вернулись на свои места.
— Когда ты уйдешь?
