Матросы «Фредерики» знали и другие шанти,[29] но отчего-то «Несчастный Джори» нравился им больше всех. Песня могла насчитывать десятки повторяющихся куплетов и припевов, в которых менялись лишь имена избранниц Джори, так что запомнить ее было несложно, а постоянное напевание одного и того же бойкого мотива с одним и тем же ритмом помогало слаженнее работать. Немолодой боцман сидел на бочке с питьевой водой, куря трубку и распевая, собственно, основной сюжет песни, а команда хором вставляла между его куплетами нужный припев. Раз за разом «Несчастный Джори» разносилась над волнами Седого моря, и некоторые пассажиры уже начинали поскрипывать зубами.
Когда же боцману, а по совместительству главному шантимену[30] «Фредерики», и самому надоедала эта песенка, вместо приговора очередной несчастной девице он пел:
И верно, ведь скалута, или «смерть шлюх», как ее еще зовут, — это срамное заболевание, которое быстро пожирает женщин, но в теле мужчины развивается довольно лениво и долго не дает о себе знать. Но когда все-таки дает, гениталии переносчика распухают и краснеют, начинают сочиться гноем и причиняют страшную боль даже при легком касании, не говоря уж о тех муках, которые испытывает больной при мочеиспускании. С такой-то ношей о мореходстве точно можно забыть. А вот если бы Джори хранил верность первой своей избраннице и меньше общался с портовыми проститутками Хвостового архипелага, то, возможно, не подцепил бы этой гадости, и песенка о нем была бы короткой да счастливой.
Всего неделю назад, впервые ощутив качку, Тобиус еще побаивался нападок морской болезни, но оказалось, что он, всю жизнь проживший на суше, отлично чувствовал себя и в море. Мерное покачивание, скрип такелажа и непрекращающийся шум воды даже доставляли ему удовольствие, помогали быстро и крепко засыпать. Так что когда многие пассажиры регулярно свешивались за борт, чтобы опорожнить желудки, магистр стоял на палубе, широко расставив ноги, и с удовольствием подставлял лицо соленому ветру.
— Вижу, ты прямо в восторге… — хмуро сказал Томех Бэлза, которому не так повезло с вестибулярным аппаратом.
— Вот, возьми. — Тобиус передал ему две тоненькие, не толще колоса, палочки.
— Это еще что?
— Зажми меж зубов и посасывай. Я читал, это должно помочь.
— Чушь какая-то…
— И смотри на горизонт. Я постоянно тебе говорю: смотри на горизонт, он неподвижен…
— Да какой, к ахогам, горизонт! Тут одна серая хмарь во все стороны до самого твоего горизонта! Шиш разглядишь!
Над морем грянул раскат грома.
— Плохо дело, — Томех сунул палочки в рот, — капитан говорит, что шторма не миновать… как же меня все это заманало! Холодно до жути, темно как ночью, а теперь еще и это!
— Да, тучка совсем немаленькая, — пробормотал волшебник, с опаской глядя ввысь, где бесились сотни духов грозы, готовя людям мокрый подарок.
Духи природы, конечно, создавали грандиозную бурю не для того, чтобы потопить крошечное суденышко, ползущее по волнам, но туча как будто злобно ухмылялась, взирая с высоты на «Фредерику», и в головы людей и гномов закрадывались зловещие предчувствия.
— Надо было идти с капитаном на службу к Золотому Королю,[31] — бормотал Томех, — все едино целее был бы… Зачем я ринулся на эту Ору?!
— За принцессой, — улыбнулся Тобиус, — то есть за конани.
Из всех попутчиков волшебник смог сдружиться только с Томехом — потому, наверное, что тот оказался едва ли не единственным человеком на корабле, который не походил на конченого проходимца. Гномы тоже со временем перестали казаться такими уж настораживающими господами, хотя
