– Он украл кошку этой… дуры, – отец, докурив одну папиросу, принялся сразу за другую, и сигаретный дым щекотал ноздри Игорька, поддразнивая. – А то, что осталось, сложил в коробку… еще один подарок. У девицы истерика… и не только у нее.
Он замолчал и, стряхнув пепел на скатерть, тихо завершил:
– Нам пришлось поместить Валеру в лечебницу…
Он молчал с минуту, вздохнул и произнес:
– Врачи говорят, что прогнозы хорошие… но нужен кто-то, кто будет за ним приглядывать… кто-то, кому он доверяет… как доверяет тебе.
Стоило ли говорить, что Игорек отправился к брату?
Клиника оказалась местом вполне приличным, мало похожим на сумасшедший дом, каковым его себе представлял Игорек. Комнаты-палаты на одного, светлые и чистые. Вежливый персонал.
Внимательный доктор, который долго рассказывал о разрушительной силе Валеркиного разума, о необходимости скорректировать помыслы. Красиво рассказывал. Валерка ему не верил. Он слушал, но поглядывал на брата хитро, порой улыбаясь, мол, мы-то знаем, что это, разрушительное, никуда из разума не денется. Главное, выбраться из клиники.
Не отпускали долго.
Два года, и Игорек почти свыкся с отведенной ему ролью няньки. А Валерка – с сердечной драмой.
– Ты был прав, – сказал он как-то, составляя картину из пластилиновых комков. – Все они – твари…
Потом Валерку выпустили, и надобность в Игорьке отпала. Отец дал денег и сказал большое спасибо, но… Игорек ведь понимает, что в этой семье он лишний?
Понимал.
Уехал.
Валерка писал, но теперь письма были сдержанными. Он рассказывал про новый мир и бизнес, про отцовское недовольство, про упрямство его, про ссору… побег из дома…
Валерка был умным и сумел устроиться…
Игорек не завидовал. Да, сам он жил в старухиной избе, которую кое-как подлатал, и работал на стройке, уже другой, но не завидовал – гордился. Его, Игорька, брат самый умный и самый ловкий.
И отец поймет, когда-нибудь… так и жили, врозь, но связь не ослабевала… и когда Валерку подорвали, Игорек почувствовал. Сон ему дурной приснился. Он маялся-маялся, вспоминая и страх, и боль, которую ощутил, хотя говорят, что во сне ничего нельзя почувствовать, но он, Игорек, чувствовал.
И сорвался. Приехал в больницу, а его не пустили, потому как реанимация – она только для родственников, и в критических случаях.
– Сам виноват, – сказал отец, сплевывая. – С бандюгами связался…
…Он похоронил жену, и дочь лежала в соседней палате, правда, ей-то смерть не грозила, но отец все равно волновался, считал Валерку виноватым, хотя на деле виновной оказалась та стерва, которую Валерка взял себе в жены. Она-то и царапины не получила.
Когда стало понятно, что Валерка выживет, когда его перевели в отделение интенсивной терапии, Игорек расплакался от счастья. Следующие полгода он провел в клинике.
– Я должен ее найти, – Валерка не хотел умирать. Он выбирался, стиснув зубы, заставляя себя жить несмотря ни на что. И тело слушалось.
Восстанавливалось.
А Игорек помогал, чем мог.
Найти? Нашел. В другом городе. Под другим именем. Но нашел ведь. Крашеная тварь, которая едва не убила Валерку… из-за денег, из-за снобизма своего, как та, предыдущая, которая посмеялась над братом… а он – хороший.
Несмотря ни на что, хороший…
– Просто ангел господень, – сказал Иван, глядя на пистолет. Подмывало броситься, как в кино, и ударом кулака сломать Игорьку нос, а пистолет откинуть куда подальше.
Останавливало то, что в жизни Ивану чаще приходилось носы восстанавливать, нежели ломать.
– Он убил ту женщину?
– Не он, я убил, – гордо произнес Игорек и, насупившись, добавил: – Она была тварью! Заслужила!
Тоже безумие, если разобраться, эта его слепая преданность.
– А другие?
– И другие!
– И Лара?
– Она… она сама виновата! Она сбежала!
Игорек заволновался. Он прошелся вдоль окна, толкнул створку, высунулся наружу и так стоял, вглядываясь в ночную темноту.
