что?
– Я буду жить на кладбище?
– Ну… да, – Лариска вытащила из багажника сумку. – Или у тебя есть возражения?
Возражения у Женьки были, но какие-то несерьезные. Она ведь человек разумный, и разум этот утверждает, что нормальные люди не боятся кладбищ, тем более старых… подумаешь… это просто место… конечно, куда приятней, когда окна твоего дома выходят, к примеру, на озеро, но и кладбище – всего- навсего пейзаж.
– Да не трясись ты. Идем.
Лариска бодро зашагала по изрядно заросшей тропе.
– Вообще раньше тут церковь стояла… видишь вон?
Остатки часовни возвышались гнилым желтым зубом.
– При ней, конечно, батюшка… типа мой предок. Потом церковь снесли, батюшку расстрелять хотели, но он сам помер. А вдове повезло, не тронули. Она и осталась при кладбище, навроде как смотрительницей… кстати, тут не так и плохо, только привыкнуть надо.
Женька полагала, что привыкать ей придется долго.
Кладбище пахло землей, травой и еще цветами. Кусты шиповника, некогда, надо полагать, аккуратные, переплелись ветвями, создавая колючую стену, из-за которой выглядывал черный обелиск. Разросшаяся рудбекия, крупная, с желтыми цветами, манила бабочек.
Красиво, пожалуй… если бы не кресты, что виднелись по-над травяным морем.
– Мы когда-то тут в прятки играли… а еще склеп есть, он вообще древний… где-то там, – Лариска махнула рукой в направлении леса, что сине-зеленой каймой виднелся вдали. – Туда лучше не заглядывать.
– Почему?
– Древний, говорю. Обвалившийся. Конечно, если тебе на кости поглядеть охота…
– Неохота.
– Тогда не суйся, – Лариска подошла к дому. – Вот твои владения.
Дом старый, но ухоженный, деревянный, под двускатной крышей. На серой черепице виднеются моховые латки, окна укрыты резными наличниками. Блестят жестяные водостоки, покачиваются зеленые стебли лилий, укрывая лавочку, и малина стелется по дорожке.
Дом выглядел уютным.
– Я тут уже недели две не была, – призналась Лариска. Присев у порога, она подняла камень, а из-под камня вытащила ключ. – Так что проветрить нужно. Вода здесь есть, а готовить надо на газу. Баллон заправлен доверху, и в сарае запасной имеется.
В сенях пахло плесенью, и Лариска оставила дверь открытой.
– Комнаты две. Конечно, не твои хоромы, но думаю, хватит…
Деревянный пол, выкрашенный рыжей краской, старое трюмо с зеркалом, прикрытым простыней. Стол. Ваза. И башня из запылившихся тарелок.
– Кровать на пружинах, но вроде нормальная. Перину я проветривала…
Металлическая кровать с шишечками, точь-в-точь как та, которую мама на дачу отвезла, а потом кровать и с дачи исчезла, сменившись куда более современной тахтой. В доме неуловимо пахнет сеном.
– Печь можешь растапливать, если хочешь, торфобрикета запас есть, но как по мне, так летом оно без надобности.
…Печь белая, солидная, с черным зевом и раскрытыми заслонками. На натянутых вдоль печного бока нитях висят полотенца.
– …Вот газ, смотри…
Плита о двух конфорках. Посуда.
– Ну, удобства, сама понимаешь, на улице, – Лариска осмотрелась. – В общем, разберешься. А если не разберешься, то звони.
Конечно.
Позвонит. И разберется. То есть сначала разберется, а потом позвонит… и уже охота назад попроситься. Есть ведь другие варианты. Например, можно квартиру снять, где-нибудь в городе… правда, у Женьки денег не так много осталось, но если попросить родителей… объяснить родителям.
– Что-то ты совсем скуксилась, подруга, – Лариска покачала головой. – В общем, так, я сейчас схожу к старухе, она тут вместо старосты, скажу, пусть тебя сторожем на месяцок оформит.
– Кем?
– Сторожем. Да отомри ты! Все одно на кладбище живешь. Работа – не бей лежачего. Хоронить тут не хоронят уже лет двадцать. Деревенька тихая, чужаков нет. Просто ставка имеется, вот и… заплатят, конечно, копейки, но тебе и это надо. Для начала. Ну, обживайся…
И Лариска ушла.
Сразу стало не по себе. Старый дом, очнувшись от дремы, приглядывался к Женьке. Он видел ее насквозь вместе с нелепыми страхами, сомнениями и желанием вернуться к прежней, уже недоступной жизни.
