– Сейчас буду.
Он и вправду появился очень быстро, от чая – больше гостю предложить было нечего – отказался, только попросил:
– Не маячь. И это… соболезную.
Иван кивнул. Он убрался на кухню и там сидел, курил сигарету от сигареты, подгоняя сердце никотиновой отравой. Валентин, провозившись с полчаса – а показалось, вечность в растянутом сигаретами времени, – появился на кухне.
– Короче, вскрыл. Только это, Ивашка, ты сам думай, оно тебе надо?
Думал. Все это время думал, и после ухода Валентина тоже, целых пять минут, а может, все десять. Что он хочет найти? Пикантные фотографии? Или адрес соперника? Признание его в убийстве?
…Письма… десятки писем, некоторые короткие, по строчке или две.
Привет…
…Если бы ты знал, как я соскучилась.
…Вчера весь день ждала от тебя письма, а ты… хотя бы строчку…
…Здравствуй, я много думала о том, что ты сказал… люди и вправду должны испытывать прежде всего духовную близость и…
…С удивлением и улыбкой вспоминаю нашу первую встречу. Неужели и вправду я была столь надменна, как ты говоришь? Мне и смешно, и стыдно. Да, признаться, я ненавижу деревню, особенно такую, как Козлы. Козлы – они козлы и есть, как ударение ни ставь. И мне не понятна его привязанность к этому месту. Конечно, ты станешь возражать, говорить об исторических корнях, с которыми никак нельзя обрывать связь, но это не мои корни. Ильина. У меня же Козлы ассоциируются с той печальной умирающей деревней, которая есть ничто иное, как воплощение полной социальной деградации. Грязь, забвение и тихий алкоголизм.
Иван потер глаза и перечитал письмо.
Малые Козлы он любил нежной детской любовью, круто замешенной на ярких воспоминаниях. Солнце. Лето. Клубника в огороде, которую бабка Ивана собирала в оловянную солдатскую миску. И всякий раз миска набиралась с верхом. Клубника у бабки была особенная, сладкая и с дурманящим ароматом. Пусть и мелкая, но она была несоизмеримо вкусней покупной. И Ивашка, кое-как ополоснув клубнику, забирался с миской на старый сундук, доставал книгу, читанную дважды, а то и трижды, но все равно интересную…
В деревне он был свободен.
От школы с ее холодным противостоянием и драками, в которых Ивашке катастрофически не везло: то и дело били. А если не били, то рвали одежду. И мама хмурилась, наливалась недовольством, краснела. На следующий день она шла к классной руководительнице и долго, муторно рассказывала о бедах Ивана.
Ивашку же называли стукачом. Он никому ничего не говорил, но все равно… в городе было душно, что осенью, что зимой. И от духоты, от сырости вечной он заболевал и болел подолгу, получая удовольствие от самого процесса. Особенно когда мать, устав от бесконечных больничных, стала оставлять Ивашку одного. В пустой квартире было спокойно.
Ивашка ел. Спал.
Читал.
Сам с собой раскладывал домино. Или разыгрывал партии в шахматы. Но все равно деревню он любил больше.
Колхозный сад за высоким забором, в котором бессчетно лазеек. И коровник. Меланхоличных коров и старого козла, что вечно пасся перед сельсоветом, хотя не столько пасся, сколько норовил поддеть каждого, кто к сельсовету подходил.
Лес. Речку, которая и речкой-то не была, так, грязной канавой, но в канаве имелась вода, а остальное – так ли важно в одиннадцать лет? Нет, Ивашка, а ныне Иван категорически не понимал, как можно не любить деревню. И в дом, доставшийся от бабки, – мать уговаривала его продать, но к счастью, Иван был уже достаточно взрослый, чтобы отказать ей – он сбегал, когда в городе становилось вовсе невмоготу…
А Машке не нравилось.
Иван-да-Марья.
Растение такое с лилово-желтыми венчиками-соцветиями. Вечное противостояние. А ему казалось – дурит. И обижается. Надувается, что рыба-шар, молчит всю дорогу, глядя исключительно перед собой, и лишь подбородок подрагивает.
Машке отдыхать нравилось иначе, активно. К примеру, в клубах, или в театр можно сходить, или в ресторан. Но Иван от такого отдыха уставал.
Он потер лоб и вернулся к письмам.
Права Ларка. И насчет любовника. И насчет того, что эта скотина Машку зарезала… изнасиловала и зарезала. А его ищут-ищут, но вяло… и значит, надо самому. Хотя бы для того, чтобы вырваться из круга тоски и мути.
…Ты так долго не отвечал. Я устала одна. Ты представить не можешь, до чего мне тяжело. Со стороны моя жизнь выглядит совершенно радужной, и я понимаю, что нет поводов жаловаться, однако меня переполняет тоска. Мне хочется бежать. Не важно, куда, лишь бы из этой чужой квартиры. От этого чужого человека…
